Они начали сбываться, как только около дома Степаниды она увидела знакомую фигуру в драной телогрейке. Евграф закрыл за собой калитку, обернулся и прищурился. «Может, не узнает», — мелькнула у Тони надежда. Мелькнула и пропала, потому что старик, ухмыляясь, направился прямо к ней. Заторопившись, она попыталась обойти его, и у нее даже получилось, но вслед ей раздался дребезжащий голос:
— Что, получили?
Тоня заставила себя не обращать внимание на старика и сделала несколько шагов, но следующая реплика заставила ее остановиться.
— Выживает вас дом, выживает… И правильно делает. Не судьба вам там жить!
Медленно обернувшись, Тоня посмотрела прямо на алкаша. За прошедший месяц он сильно постарел — лицо осунулось, морщины стали глубже, но руки не тряслись. Она мимоходом бросила взгляд на его ладони и поразилась тому, насколько они большие: как лопаты, невольно подумалось Тоне. Она сделала два шага к старику и поинтересовалась:
— Почему же не судьба?
В ответ раздалось отвратительное хихиканье, от которого у Тони мороз бежал по коже. Но ее уже было не так-то легко напугать.
— Что же вы смеетесь? Да потому, что вам просто сказать нечего, вот и все! — бросила она. — Никакой дом нас не выживает. Если хотите знать, нам там очень хорошо живется, гораздо лучше, чем в Москве!
Тоня с удовлетворением заметила, что ухмылка с лица старика исчезла.
— И вот еще что, — продолжила она. — Можете меня не пугать. Мне Витя все про вас рассказал: как вы его бабушке пол-огорода испортили, что от вас один вред был, и больше ничего. Просто у Вити хватило смелости вам в лицо об этом сказать, а все остальные вас жалели. Вот теперь вы и стараетесь гадость сделать, наговорить всего… Зря стараетесь! Ничего у вас не получится!
Очень довольная собой, она развернулась и уже собиралась уходить, когда сзади раздалось какое-то шипение. В первый момент ей пришла в голову нелепая мысль, что алкаш достал из кармана змею, и она резко обернулась. Никакой змеи не было. Шипел старик, оскалившись, с ненавистью глядя на нее. В приоткрытом рту виднелись гнилые зубы, и Тоня, как зачарованная, уставилась на них.
— Дура! — выплюнул он прямо ей в лицо.
Краем глаза Тоня заметила за занавесками Степанидиного дома шевеление.
— Дура! — прошипел он опять, искривив рот. — Ничего не знаешь и не узнаешь никогда! Сдохнешь раньше, как все они! Сожгут тебя, сожгут!
В маленьких слезящихся глазках колыхалось безумие, теперь Тоня это отчетливо видела. Но она заставила себя остаться на месте, не броситься бежать. И спросила:
— Кто — они? Вы о ком?
Старик замолчал, глядя на нее.
— Кто — они? Кто умер?
— Умер? — удивился старик, и на секунду на его лице промелькнула странная полуулыбка. — Почему же умер-то? Никто и не умирал. С чего ты взяла?
Тоня еще секунду смотрела на него, потом развернулась и пошла прочь. Хватит с нее бесед с сумасшедшим. Она отошла шагов на пять, когда тишину позади нее прорезал хриплый крик:
— Убили их всех! Убили, убили ребятишек, молоденьких, глупеньких! А кто грех такой взял на душу? Знаем, знаем… — Голос старика снизился до шепота и прервался. Хлопнула дверь калитки.
Тоня снова обернулась. Охотник Женька, в небрежно накинутой на плечи кофте Степаниды, смотревшейся на нем совершенно нелепо, шел к алкашу. Выражение лица у него было такое, что Евграф попятился, споткнулся, упал.
— Женечка, Женечка, — забормотал он. — Ты чего, а? Ты чего, родной?
А Женька схватил его за шкирку, одним сильным рывком поднял на ноги и отчетливо произнес:
— Еще раз услышу, что ты так с Антониной Сергеевной разговариваешь или вообще подходишь к ней, шкуру с тебя, старого идиота, спущу, понял? Пошел вон отсюда! И чтобы сегодня забыл и думать к Степаниде Семеновне приходить, еду попрошайничать!
— Жень, да ты что, мила-ай! — умоляюще заговорил старик. — Куда ж я денусь-то, а? Ты посмотри, холодина какой на улице!
— Раньше надо было думать, — прищурив черные глаза, жестко сказал Женька, — я тебя, козла, предупреждал.
Тоня в очередной раз поразилась, сколько внутренней силы в невысоком, толстоватом, нелепом мужичке с реденькой бородкой, торчащей во все стороны. Очевидно, Евграф почувствовал то же самое, потому что без слов поднялся и, не отряхнувшись, как побитая собака поплелся к околице.
— Вот скотина какая, — покачал головой Женька, глядя ему вслед. — Даже оторопь берет. Причем почему-то только на вас, Антонина Сергеевна, кидается.
— Он что-то говорил про убийство, — растерянно произнесла Тоня.
— Конечно, про смерть Рыбкиной вся деревня говорит!
— Нет, не про Глафиру. Что-то про мальчиков… нет, он сказал — ребятишек. И еще про то, как что-то сгорело… Женя, он ведь не зря со мной про это разговаривает, — бессильно сказала она. — Старик что-то такое знает, и все знают, только мне не говорят. Я не знаю почему. Женя, пожалуйста, скажите, ну хоть вы-то можете мне рассказать?
— Откуда же, Антонина Сергеевна… — сочувственно развел руками Женька. — Я-то в Калинове всего с августа живу, на две недели раньше, чем вы, приехал. Да ведь, правду сказать, меня сплетни-то не больно интересуют.