Время собирать камни

– Тоня, вы здесь, что ли…. – начал он и осекся.

Непонимающе переводя взгляд с нее на Графку, он увидел наконец ножовку в руке старика, подпиленный замок, быстро подошел к алкашу и вырвал пилу из его руки.

– Значит, вот как ты Степаниде за добро платишь? – хмуро спросил он. – Еще что прихватил или только это?

Графка молчал, отведя взгляд в сторону. С появлением Женьки он словно стал меньше, осунулся, и сейчас было видно, что это просто старый, больной, пьющий и совершенно опустившийся человек, который, наверное, хотел переночевать под крыльцом, потому что больше идти ему некуда. Сгорбившись, он стоял перед Женькой, а тот только качал головой.

– Эх, Евграф Владиленович, – укоризненно сказал охотник. – Что ж ты делаешь, а? Давно в милицию не попадал? И ты чего раскричался? Я тебя аж с соседского участка услышал!

– Объяснял дамочке, как ей весело скоро будет, – усмехнулся старик, и на мгновение в его лице промелькнул отсвет той злобы, которая так потрясла Тоню. Тонкие губы растянулись в усмешке, и раздалось противное тонкое хихиканье.

– И почему же ей будет весело? – В голосе Женьки звучала угроза, и хихиканье оборвалось.

Графка молча смотрел на охотника, а тот, приняв какое-то решение, приказал:

– Собирайся. Давай, не стой пнем, бери свои шмотки и иди к Степаниде. На, ножовку отдашь и извинишься, она человек добрый – простит. Заодно поесть даст.

Старик, покашливая, повернулся, поднял куртку и побрел к калитке.

– Евграф Владиленович, я тебе кое-что сказать забыл!

Охотник почти не повысил голоса, но Графка встал как вкопанный и через секунду обернулся с выражением подобострастия на лице.

– Еще раз тебя увижу здесь, пеняй на себя. А обидишь хозяюшку, – Женька кивнул на Тоню, – на порог к Степаниде не пущу. Понял?

– Понял, понял, – быстро закивал Графка. – Ты, дамочка, извиняй, что напугал тебя, – обратился он к Тоне, – больше не буду.

И, кряхтя, исчез за калиткой.

– Ой, Женя, как вы вовремя появились! – облегченно вздохнула Тоня, когда старик исчез. – Спасибо вам большое! Он меня напугал.

– Да бросьте вы, ничего бы он не сделал. Переночевать хотел здесь, наверное, хотя вообще-то ему Степанида место в сарае приготовила. Так-то он мужик-то невредный, вот только пьет сильно, потому и злобы в нем много. Да только он как шавка: тявкает, а кусать уж и нечем. Ну все, пойдемте, хозяюшка, к вам. Я ведь по делу зашел-то, гляжу – нет никого, а за забором шумят… Ладно, он, чай, больше-то не появится.

Пока перелезали обратно через дырку, шли по саду, сидели в доме, в голове Тони время от времени всплывали слова о шавке. Она понимала, почему Женька не испугался старика: при нем тот мгновенно растерял всю свою ярость. Но сама хорошо помнила, какими глазами смотрел на нее сумасшедший пьяница, и ей становилось не по себе при мысли, что было бы, если бы охотник не зашел попросить инструменты для какой-то работы у Степаниды.

Сегодня Глафира с нетерпением ожидала возвращения Петьки домой. Такая новость, такая новость, он ахнет просто! Оказывается, Витька Чернявский уж два месяца в Калинове живет, дом купил для себя и жены, а они и не знали. Ну, понятно, почему не знали: деревенские-то, из старых, не очень-то рвутся с ними общаться, а новые и фамилию Чернявские не знают, и вообще приезжие им по барабану. Но Петька-то как удивится! Надо же! Заскочить, что ли, к Витьке, побазарить за жизнь? Глаша с Петей теперь люди не бедные, и пусть только попробует нос воротить.

С этими мыслями Глафира загнала машину в гараж, поднялась на второй этаж и удовлетворенно огляделась. Хорошо-о! Правильно она сделала, что декораторшу выгнала к такой-то матери, ни черта та не понимала. Сказано, в английском стиле, значит, в английском стиле, а она Лондон, наверное, только на фотках и видела. Картинки по стенам развешивала, да не оригиналы, а какие-то… хм… постеры, словно они гопота зареченская, а не Рыбкины!

При воспоминании о картинках Глафира хмыкнула и огляделась. Слава богу, теперь все вокруг было по ее вкусу. На окнах – бархатные бордовые портьеры – настоящий писк, она лично читала в последнем номере «Идеи твоего дома»; стены украшены подлинниками, причем в приличных рамах, а не в пластиковом убожестве; и мебель по заказу вполне под стиль. Правда, Шейлок, сволочь, обивку в паре мест потрепал, пока ему когти не остригли, но на Шейлочку нельзя сердиться.

– На тебя нельзя сердиться, правда, муся моя? – проворковала Глафира и потрепала кота за ухом.

Перс, даже не повернув к ней головы, снисходительно мурлыкнул, чем привел Глафиру в восторг.

– Ах ты, мой сыночек, ах ты, детка моя!

Она попыталась поцеловать кота в морду, но тот с яростным шипением вырвался из рук и помчался вдоль по коридору.

– Падла! – крикнула ему вслед обозленная Глафира. – Попробуй у меня еще мяса выпрашивать… Хрен тебе, а не свинина! Будешь свои отруби жрать!