Время собирать камни

— Как я? Да нормально, в общем-то. Конечно, как вспомню… Сны всякие снятся, и вообще… За что человека угробили? Какие мы с тобой дураки были, Сенька, только здесь я понял. Вот когда вспомнил все, тогда и понял. Как там Тюркины сейчас?

— Нормально, Миш, только почти не видимся. Мать собирается в Москву их отправить учиться.

— Понятно, что в Москву, куда ж еще. А Андрюха?

— Андрюха в Москве, его родители положили в какую-то больницу. У него вроде воспаление легких, но неопасное. Приедет, наверное, на следующий год.

— Слушай… — Мишка запнулся, но продолжил через секунду: — А Витька где?

Сенька помолчал, переглянулся с Женькой.

— Что в гляделки играете? Где он?

— Не знаем, Миш, — ответила Женька.

— Что, так и не объявлялся? Свалил в свою Болгарию, и с концами? Даже к вам не заходил?

— Нет, Миш, мы его не видели. И в Калиново он не приезжал после нашего отъезда.

Мишка сжал зубы и выругался:

— Сволочь, поэт хренов! Нас подбил, а сам в кусты!

— Почему поэт? — не поняла Женька.

— Потому что стихи хорошо читает, с выражением. Вот гнида! И ведь читал-то как, аж за сердце взяло.

— А про что стихи-то? — недоумевала Женька.

— Да что-то про то, как люди умирают из-за наркоманов. Одну строчку я запомнил: «Глаз не в силах увеличить шесть на девять тех, кто умер». А имя того мужика, который их придумал, забыл.

— Бродский.

— Чего?

— Бродский, — пояснил Сенька. — Слушай, Миш, о чем мы говорим, а?

— Про Витьку, мразь такую. Про стихи его долбаные.

— Нет, Миш, про что мы говорим? Про стихи какие-то… Чушь всякую… Как ты здесь, ты же ничего еще не сказал?!

Мишка помолчал.

— А я и не собираюсь говорить, Сень. Нормально. Люди живут, и я выживу. Мне как раз разговоры про вас всех куда нужнее, понимаешь? Потому что я вроде как с вами побывал, другого воздуха глотнул… — Мишка повысил голос. — Потому что мне думать нужно о том, как там Сашка с Колькой учиться будут и как вы вообще живете, а не о том, что я вот здесь, понимаешь, здесь, еще… столько лет буду!!!

— Басманов! — раздался голос от двери, и все трое вздрогнули.

— Я ничего, ничего, — пробормотал Мишка, словно в одну секунду ссутулившись. — Так что ты, Сенька, скажи, как ты поэта-то запомнил? Память у тебя вроде бы не больно хорошая.

— Знаешь, — Сенька слабо улыбнулся, — смешно. Я запомнил, потому что фамилия простая, от слова «брод». Ну, брод, понимаешь? Бродский — брод. Я так представил, будто мы раков ловим, а какой-то мужик стихи читает не пойми про что… Помнишь, как мы раков на Ветлинке ловили? Помнишь?

Сенька пытался поймать Мишкин взгляд, но тот сидел, опустив глаза в пол. Женька застыла рядом, ничего не говоря.

— Помнишь?

Мишка не отвечал.

— Ты помнишь?

Сенька отчаянно пытался получить подтверждение тому, что Мишка его слышит, и помнит, и что еще все будет — и раки, и Ветлинка… Брат молчал.

— Помнишь, Мишка?

Что-то застилало глаза, мешало видеть сгорбившуюся спину старшего брата. Сенька нагнулся к нему, обнял за плечи, хотел спросить еще раз, напомнить, как все было хорошо, даже когда батя уже заболел, и как они под дождем бегали, и как палатку устанавливали, и как вечером домой возвращались босиком, но вместо этого у него вырвался отчаянный всхлип:

— Мишка!!!

Он опустился на грязный пол, уткнулся в колени брату и зарыдал. Мишка попытался погладить его по голове, сказать, что все будет нормально, но губы дрожали, не слушались, и он никак не мог выговорить то, что нужно. Женька, молча стоявшая рядом, вдруг материнским жестом провела рукой по его щеке, и от ее жеста к горлу его подступило что-то, с чем невозможно было бороться. Мишка закрыл ладонью глаза, застонал, и через этот стон прорвался крик:

— Что мы наделали?! Сенька, что мы с тобой наделали?!

Обняв Сеньку, он прижался к его вздрагивающей спине и зарыдал. Женька стояла рядом и сухими глазами смотрела на обоих братьев. Слез у нее не было.

* * *

Тоня шла по тропинке, глядя в спину мужа, и на ее губах играла улыбка. Легкая ломота в теле была такой приятной, что теперь хотелось только одного — рухнуть в постель, на чистые простыни, натянуть на себя толстое ватное одеяло и спать, спать, спать… Проспать бы всю зиму, как медведи, подумалось ей. Проснулись, а уже весна. Хорошо!

Виктор обернулся и, увидев ее довольное, улыбающееся лицо, не удержался и обнял ее, приподнял, и Тоня забарахтала ногами в воздухе:

— Витька, пусти! С ума сошел, тяжело ведь! Пусти, тебе говорю!

Виктор, смеясь, поставил ее на землю, но в следующую секунду схватил в охапку и потащил к крыльцу.

— Будешь брыкаться — брошу, — пригрозил он. Лицо у него было красное, но все равно он был такой красивый, что у Тони перехватило дыхание. — У нас сегодня баня с доставкой купающихся на дом.

Он почти бегом дотащил ее до ступенек и поставил наконец на ноги.

— Всем буду рассказывать, что меня муж на руках носит, — улыбнулась она.

— Рассказывай, пускай завидуют. Еще рассказывай, что тебя муж очень любит.

Тоня, наклонившаяся было за пакетом, подняла голову и посмотрела на него.

— Что ты смотришь? Да, любит! Иди сюда, я тебя поцелую… Тонька, какая ты хорошая, когда у тебя волосы не заплетены в косу!