Время сумерек. После Старого мира

«Мысль, неясно выраженная, сама не ясна. И не оттого она неясна, что не тѣми словами выражена, а оттого не тѣми словами выражена, что самый мозгъ неясен: настоящихъ словъ не знаетъ, смѣшалъ слова, покрылъ понятіе не соответствующимъ словом, слилъ два понятія въ одно. Вот, мнѣ кажется, настоящая почва, на которую слѣдуетъ поставить вопросъ о воспитаніи правильности и чистоты языка. Мы прикасаемся здѣсь къ одному изъ важнѣйшихъ и интереснѣйшихъ вопросовъ воспитанія, – къ обратному воздѣйствію послѣдствія на причину. Мозгъ есть причина рѣчи, а рѣчь – послѣдствіе мозговой дѣятельности, и неправильная рѣчь (послѣдствіе) искажаетъ мышленіе (свою причину). Мы можемъ опредѣлить это явленіе и какъ  обратное вліяніе формы

на содержаніе. Распространимъ далѣе и скажемъ: вліяніе внѣшняго человѣка (форма) на внутреннего (содержаніе). Все это сторона воспитанія, которая у насъ, русскихъ, всегда была въ пренебреженіи. У насъ всегда твердили, что содержаніе важнѣе формы, и поэтому всякое воспитаніе формы почиталось ненужной роскошью, барствомъ и даже считалось вреднымъ».

Верное для старой России, это наблюдение гораздо вернее в новой. Тем более, что теперь упрощение речи до буквально детских первооснов находит себе рациональное основание. «Шаблонные формы речи, вырабатываемые наукой, – говорят некоторые, – способствуют взаимному пониманию ученых из разных стран». Однако еще более они способствуют шаблонному мышлению, т. к. мы мыслим заведомо не сложнее

, чем излагаем. Слово воистину неотделимо от ума.

Итак, во времена «массового просвещения» выразительная сила языка падает; ясность мысли, да и сама мысль, исчезает; речь затемняется множеством иноязычных заимствований, смысл которых неясен самому говорящему, и темнота речи, этими заимствованиями пестрящей, принимается за глубину. Говорящий при этом убежден, что речь его как никогда остра и выразительна. (Это ощущение собственного превосходства при полном отсутствии поводов для него чрезвычайно характерно для нового времени…)

Безъязыкость ведет если не к бездушию (одушевленность неотменима), то к животной неразвитости душевной и умственной жизни. Кого не учили говорить, того не научили думать. Единственное «просвещение», достойное этого имени, начинает с формирования ума посредством слова, т. е. обращается в первую очередь к человеческому. Нельзя «образовывать» техников и математиков; прежде нужно образовать мыслящих. Здесь разрыв между Старым миром и современностью. Задача формирования цельного человека оставлена за ненадобностью: «нам и техника довольно, зачем еще человек».

Прискорбное переполнение школьного курса физикой, химией и биологией развитию личности способствует не более, чем гимнастика (другой конек современной школы). Есть науки, образующие личность, и есть науки специальные, нужные личности в меру особенностей выбранного труда. Биология с химией – личности не образуют. Они забываются немедленно по истечении надобности, и навыка постоянного, кропотливого, внутренно-последовательного труда (даваемого, например, изучением языков) не создают. Прежде всего уму нужен опыт установления связей, уже потом – факты. Этот опыт дается так называемым «гуманитарным» знанием.

Можно ли сказать, что у чад «нового порядка» нет душевной жизни? Нераспознанная, нераскрытая – конечно, есть. Но переживание, для выражения которого у нас нет слов, проходит незамеченным. Слова же теперь, в «новом мире», есть только для самых простых душевных движений. Даже – простите мне неожиданный пример – вожделение (богатое, тонкое, и притом как будто общедоступное переживание) выражается самыми плоскими понятиями.

III. Власть «левого»

Как сказано выше, получивший упрощенное образование уверен, что о всех вопросах может быть только одно верное мнение. Как правило, эта формула сокращается до еще более простой: «о всех вопросах может быть только одно мнение» – потому, что на протяжении всего курса наук его окружали книги и преподаватели, подтверждавшие только одну точку зрения. Прибавьте к этому еще цензурный гнет «победившего социализма» и принудительное семидесятилетнее единомыслие. К единомыслию человек привыкает, с ним спокойнее жить. Став взрослым, вчерашний школьник продолжает верить в «единую истину об одном предмете». От этой убежденности до «левого» мировоззрения – рукой подать, т. к. «левое» и есть (как и его библейский прообраз) вера в единую истину.

Конечно, при всем сходстве «левого» с христианским надо заметить, что в одном отношении «левое» есть христианское, вывороченное наизнанку, а именно, в отношении к внутреннему и внешнему. Для христианства всё внутри и ничего снаружи. Для «левого» всё снаружи и ничего внутри. Полуобразованный человек, дитя левого «нового порядка», в первую очередь верит в то, что у него нет души…