Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси

Итак, начнем с рассмотрения записки митрополита Сергия. Блестящий диалектик, Сергий остается верен себе и на этот раз. Логика его безупречна: раз после восстановления патриаршества Православная Церковь вступила на путь соборного управления (так как законодательная, административная, судебная и контролирующая власть принадлежит Поместному Собору), то совершенно очевидно, что этот последний жизненно необходим и «мы должны что-нибудь сделать, чтобы добиться его созыва». Действительно, Православная Церковь имеет на это такое же право, как и сектанты, магометане, обновленцы[59]. Все это так. Но что же Ей мешает? «Не будет преувеличением сказать, — замечает автор записки, — что в советских кругах наша православная церковь считается как бы очагом или оплотом контр-революции <…>, и это потому, что еще слишком свежо воспоминание о том времени, когда Православная Церковь была ведомством православного исповедания, т. е. частью государственной системы прежней Российской Империи, вроде военного ведомства или какого-нибудь из министерств»[60]

. Вопрос, как видим, сформулирован верно. Теперь остается рассмотреть предлагаемый на него ответ и все сопутствующие ему pro et contra.

Заигрывания с Тучковым ведутся по всем правилам бюрократического искусства. Его убеждают, что нынешнее сложное для Церкви время нельзя сравнивать с эпохой языческих гонений — ведь храмы открыты для богослужений и в них раздается проповедь. Более того, «мы, — пишет митр. Сергий, — можем открыто оставаться при наших религиозных убеждениях и в нашем сане, и никто нас за это преследовать не будет. Тем не менее политика терпения или, что больше подходит к нашему положению, политика выжидания имеет и у нас достаточные основания»[61]. Как видим, митрополит заявляет о согласии с официальной точкой зрения, согласно которой «тихоновцы» тайно надеялись на восстановление прежнего режима, «выжидали». Что было, то было. Но и Советская власть, даже оставаясь коммунистической, «но приняв на себя управление государством, не может позабыть, что по меньшей мере 95 % населения этого государства — верующие»[62]

.

Первая ошибка совершена. Советская власть прекрасно может позабыть все то, что противоречит ее коммунистическим установкам. Роковой для Православной Церкви 1922 г., казалось бы, неопровержимо доказал это. Но митрополит Сергий не вспоминает о прошлом, пытаясь убедить власти, что «мы, совершенно не погрешая против нашей веры и Церкви, можем быть в гражданском отношении вполне лояльными к Советской власти и, не держа камня за пазухой, работать в СССР на общее благо».

Власть должна поверить в искренность Церкви, именно поэтому так важно добиться разрешения на созыв Собора, в программу деятельности которого необходимо «внести некоторые пункты, ясно определяющие отношение нашей Церкви к Советской власти и вообще к новому государственному и социальному строю, и представить эту программу Правительству вместе с ходатайством о разрешении на созыв собора»[63]

. В самом начале своих заседаний Собор рассмотрит программу и лишь после ее утверждения будет иметь возможность продолжить работу, т. е. рассмотреть собственно церковные проблемы. Правительство выступает здесь в роли арбитра: если Церковь не заявит о своей лояльности, то и внутренние вопросы решать не сможет. Какая уж там «эпоха гонений»!

Сделав максимальные уступки, Сергий тут же заявляет, что в советских условиях Церковь по отношению к государству может быть лишь «во внешних отношениях», сообразуя распорядок внешней церковной жизни и деятельности с новым государственным строем. Однако Церковь не может признать противления Советской власти церковными преступлениями и карать виновных анафематствованием. Казалось бы, все правильно: именно так поступил и Собор 1917–1918 гг., кассировав старые политические приговоры по делу митр. Арсения Мацеевича и свящ. Григория Петрова. Но митрополит идет дальше, утверждая, что «поэтому, поступили одинаково незаконно, в нарушение объясняемого определения Собора, и Карловацкий собор, предавший анафеме революционеров /если это правда/, и покойный [Петроградский — С. Ф.] митрополит Вениамин [Казанский — С. Ф.], угрожавший лишением сана контрреволюционерам <со слова покойный предложение отмечено вопросительным знаком>

»[64].

Подобный пассаж выглядит очевидно кощунственным, учитывая, что за свою мнимую контрреволюционность митрополит Вениамин в 1922 г. поплатился жизнью[65]. Но митр. Сергий смотрел на проблему шире: ему было необходимо добиться созыва Собора любой ценой, даже путем словесной игры с понятиями «церковный суд» и «политическое преступление».