Время вороньих песен

Помню гнет чужой силы, выламывающий волю, и липкие спицы, пронзающие живое.

Помню, как умирала, но мне не позволили, заперли крик и слова, резали по коже и протыкали живое.

Отпустите…

Отпуститедайтеуйти…

Помню…

…как я кормила своей силой чудовищ. Всегда в один и тот же день – день моей первой не-смерти. Кормила силой и должна была стать той, кто родит еще одного монстра.

Прости мне мой гнев, Бальца, ты оберегала, как могла. Простите мое предубеждение, мадам Арден, вы заботились, как умели. Прости мне мое презрение Огаст, ты не мог и не умел, ведь тебя почти лишили воли еще до твоего рождения, а я прощу тебе подушку на моем лице. Потому что это позволило мне снова быть… живой?

– Как понять, что перед тобой лич?

– Поначалу никак. Если тёмный вне категории, и трансмутация прошла хорошо, он долгое время выглядит и ощущается как живой. Не дышит, не моргает, не ест, но это все очень просто имитировать.

– Как его убить?

– Без филактерия, вместилища его души, никак. Пока филактерий цел, лич вечно-не-мертвый.

– Что это?

– Что угодно. Любая вещь, украшение, камень с дороги, игла, кость, артефакт… Что-то, что способно храниться очень долго, даже если не будет магической подпитки, и при этом само аккумулирует энергию, которой лич может питаться, если не будет иных источников.

– Я как та красная сфера… “Бита”, а Сафина Арден и Огаст – заложники, – прошептала я.

За закрытыми веками было темно и спокойно. Было бы, если бы не раздражающая звезда, колючая и горячая, как камин. Глаза пришлось открыть. Дивное дитя говорило смотреть, чтобы тьма не бросилась. Что ж, попробую. Тем более, что две свечи слишком близко от моего лица. Этот точно не бросится. Во всяком случае не сейчас. Ему бы себя удержать. Сел, руки дрожат. Одна у меня на лице. Провез по щеке раскаленным пальцем, размазывая соль и горечь. Утешает или снова любопытствует? Будто не видел моих слез… Ах, да, чай. Хотя, кто его разберет? Ворнан… Ворон. Волосы-перья, нос клювом и шрамы. На лице, на боку, на плече тоже. Много, будто паутина.

– Мне больше нравится “импульс”, чем “бита”. И вы ошиблись с заложниками. Заложники – ваш покойный муж и я, а мадам Арден была “битой” до вашего появления, просто не удержалась на краю. Но она сделала вам невероятно щедрый подарок. Оставила место, где можно спрятаться. А вы безнадзорно болтаетесь по…

– Свиданиям?

– И это тоже.

– Вам что за дело?

– Никакого.

– Вы знали обо всем или догадывались, и не обмолвились ни словом!

– А что бы это изменило? Удержало бы вас в четырех стенах? Я вас умоляю… Вам проще разрешить, чтобы вы чего-то не делали. – И глаза закатил. Вот честное слово, пну. Но раз ему настолько лучше, что он сидит и глаза закатывает, можно и простыни поменять…

6.5

Под утро мне действительно пришлось его пинать. Я сама едва не задремала, пришла в себя от запаха дыма. Если ночью Пешта только глазами полыхал, то сейчас я видела, как таким же рыжим проступают под кожей абрисы костей, по волосам мечутся искры. Подушка начала тлеть и простыня тоже. Я, не жалея, толкнула его в плечо, обожгла ладони и вскрикнула. Ведьмак медленно, с трудом разлепил прозрачные веки, резко вскочил и брякнулся с кровати. Я схватила кувшин с жалкими остатками воды и запоздало шваркнула на постель. На Пешту попало больше. 

– Вы чуть нас не угробили! – разорялся он, сверкая глазищами, от кожи парило, будто его из бани на мороз выгнали. – Просил же!

– А я вам железная что ли?! – возмутилась я, руки зудели от ожога и от желания надеть кувшин ему на голову.

Не знаю, чем бы это закончилось, если бы у него в буквальном смысле запал не прошел. Ведьмак пошатнулся, и сел, почти рухнул, обратно на постель. И тут в дверь с улицы постучали. Почему-то почти все игнорируют колокольчик…

– Оставайтесь здесь, – велела я.

– Я не самоубийца, – буркнул Пешта. – Это единственное достаточно защищенное место. Как часто вы кормите дом?

– Делаю что?

– Не удивительно… Вы о себе не помните, не то что о привязанной к дому сущности, а про гостей я вообще молчу.

– Нечего было нос… клюв воротить, – мстительно заявила я и отправилась открывать.

Хорошо, за тростью зашла. Машинально бросила взгляд в зеркало и ужаснулась – ну и вид! Платье мятое, бледное лицо с припухшими и покрасневшими от бессонной ночи веками, круги под глазами и волосы где торчком, где дыбом. Пришлось расчесать и свернуть простым узлом на затылке. Красоты мне это не прибавило, но хоть не выгляжу, как ведьма после шабаша. Зря старалась. Ведьма-соседка, хоть и не на шабаше была, а выглядела практически так же. И с прической не морочилась, просто капюшон накинула.

Я ее впустила, и мы раскланялись, как две подружки-заговорщицы: она не спрашивала, зачем мне приготовленная ею дрянь, а я не спрашивала, откуда она взяла всякие запрещенные штуки, чтобы ее приготовить. Полулитровая бутыль из белой глины жгла мне руки не только потому, что была горячей.