Время возвращаться домой

 В песне, если это можно было назвать песней, смысла не было. Просто какой-то набор слов, слегка рифмующихся друг с другом. Зато за спиной клоуна скакали полуголые девки, за которыми гонялись такие же полуголые мужики.

 - Можно я это выключу? - пожаловался Волков. - У меня от него голова болит.

 - С похмелья у тебя голова болит. Ну, выключи, хотя я тишину не люблю...

 - А я люблю. В тишине думать хорошо.

 - О чем думать-то? Эх, срубило меня что-то вчера. Навалилось столько всего, даже в магазин не заглянула... - пожаловалась Таня, рассматривая полупустой холодильник.

 - Ты чего делать собираешься, Таня? - спросил Волков.

 - Не знаю... Домой мне нельзя...

 - Что значит, не знаешь? Почему нельзя?

 - У меня паспорт просрочен. Впрочем, на таможне штраф заплачу деньгами и передком. А там... Нет. Нельзя. Я же маме четыре года врала, что поступила в театральное. Все хотела денег подкопить и приехать такой раскрасавицей... А деньги как песок... Тебе не понять.

 - Я постараюсь...

 - Да что ты постараешься, Лешик? Тебе не понять, что это такое - за ночь пятерых через себя пропустить. Иногда одновременно. А потом Ваха этот с дружками... За людей нас не считают. Вот отработаешь ночь - утром нажрешься и спать. Вечером - нюхнешь и на работу. Ты это не поймешь. Смотри!

 Она вдруг задрала футболку. На мягком загорелом животе бледнели круглые пятнышки.

 - Это я у Вахи пепельницей работала. Они в карты играли на мне и о живот сигары тушили. А кричать - нельзя. Убить могут. Некоторых и убивали. Слушай, а давай нюхнем! У Светки есть нычка, я знаю, где!

 - Что нюхнем? Табак? Я не люблю нюхательный...

 - Амфетаминчик, зая. Вот увидишь - и тебе полегчает.

 Она метнулась в комнату и притащила оттуда шахматную доску. Открыла ее и вместо фигур Алеша увидел горстку белой пыли и три зеленых трубочки.

 - На! Делай, как я! - она плоской карточкой сгребла пыль в узкую дорожку, жадно приложила трубочку к этой дорожке и так же жадно вдохнула, а потом облегченно выдохнула через рот.

 Глаза ее заблестели, порозовело бледное лицо.

 - Ты... Кокаинистка?

 - Не, кокаин нынче дорог. Амфетаминчик наше все. Да это обычный энергетик. Попробуй! К нему и привыкания нет.

 Лейтенант немного поколебался, задумавшись... Но вдруг вспомнил того морлока под мостом и рассказал Тане о жуткой встрече. Она ни разу не испугалась, хохотнув:

 - Так это дезоморфинщик. Он на "крокодиле" сидит...

 - Вы тут все сумасшедшие. На крокодилах сидите... Зачем, поясни, сидеть на крокодиле? Это же опасно. Вон, у него все руки обкусанные до костей были. Или у нее? И что, у вас крокодилов на каждом шагу продают?

 - Не... Его варят, потом колют.

 - Варят крокодила, а потом вареного крокодила колют? Я ничего не понимаю.

 - Ну и хрен с тобой, Лешик! - вдруг рассердилась Таня. Настроение ее, и так изменчивое, стало вдруг портиться, словно летнее небо, стремительно накрываемое грозовой тучей. - Ты что расселся? Собирайся...

 - Солдату собраться, что подпоясаться, - попытался пошутить Волков.

 - Тогда пошел вон отсюда. Расселся тут, как в гостях. Навязался на мою голову. Че ты лыбишься, че ты лыбишься, спрашиваю?

 Волков и не собирался улыбаться. Он смотрел, как искажается беспричинным гневом лицо девушки:

 - Хорошо. Я уйду. А ты? Как же ты?

 - Ой, вы посмотрите, какие мы заботливые! Что это вдруг, а?

 Вместо ответа Волков встал и молча пошел в прихожую. Он уже наматывал портянку на правую ногу, как услышал вдруг помягчевший голос Тани:

 - Подожди... Извини меня... Нашло что-то...

 Она вышла из кухни и стала внимательно разглядывать лейтенанта:

 - Лешик, женись на мне, а? И увези меня в свой сорок первый район.

 Волков кашлянул и сипло ответил:

 - Я... Я не могу, Таня.

 - Потому что я шлюха?

 - Нет... ты очень хорошая, но...

 - У тебя там кто-то есть?

 - Да.

 - Красивая?

 - Да.

 - Красивее меня?

 - Она... Она другая... И...

 Он натянул правый сапог.

 - Расскажи, как там у вас живется, в сорок первом?

 - Хорошо. Спокойно. Лучше, чем у вас. Я плохой рассказчик, извини.

 Действительно... Как рассказать о ТОЙ Москве? Где широкие улицы пустынны, где люди смеются, а не оглядываются, где милиционер - первый помощник, где нет выстрелов, где в парках играют духовые оркестры, где с вышек ОСОАВИАХИМа прыгают мальчишки... Там не сидят на вареных крокодилах и не нюхают всякую дрянь. Нет, конечно, еще кое-где есть бандиты и те же проститутки, но это пережитки прошлого или, как говорил политрук, "отрыжки капитализма". Советская власть беспощадно борется с этим. Не должно быть грязи в стране рабочих и крестьян. И постепенно эту грязь вычистят из самых темных углов нашего общего дома - нашей Родины, нашего Союза. Вдруг Алексей понял, чем он, Оля, Островко, Сюзев, Гошка Еременко отличаются от Тани... Лейтенант верил в будущее, верил будущему и приближал его в полную меру своих сил и возможностей. А проститутка Таня не верит, словно бы кто-то жестокий и хитрый выключил ее веру. Живет одним моментом, отчего невероятно зла, напряжена и отчаянна. У нее нет будущего...

 - Ну, я пойду? - вздохнул Алексей.

 - Подожди.

 Таня метнулась в комнату и через мгновение вернулась: