Время, вперед! Культурная политика в СССР

Партии должна принадлежать организационная работа (распределение партийных сил, а также идейное и теоретическое руководство) – это ее «абсолютная область» [63]. Эта область не может быть «национализирована». Поскольку абсолютной областью Главполитпросвета является то, что поддается серийному и массовому производству, постольку постепенный процесс передачи новых функций является процессом «коммунизирования государственного аппарата» или «показателем того, насколько далеко мы шагнули как пролетарское государство, насколько мы далеко шагнули в части превращения коммунистической партии в функции государственного аппарата» [64]

.

Таким образом, культурная политика обретала свою абсолютную цель и финальную точку: полную конвергенцию коммунистической партии с государством, а также триумф культуры как сферы, достигшей предельной механизации и неразличимости культурных объектов. Это, конечно, противоречило тезису Ленина о параллелизме прогресса культуры и отмирания государства. Но эта теоретическая несуразность осталась незамеченной. Партия считала проблему решенной.

Несмотря на интеллигибельную ясность предложенного Преображенским принципа, в институциональных практиках гетерогенность учреждений так и не была преодолена. В каждом государственном органе, в профсоюзах, в молодежном союзе и проч. остались органы, ответственные за культурно-просветительскую работу.

Чуть более 30 лет спустя, на XX съезде КПСС, происходит один едва заметный сдвиг, приведший к существенным изменениям в архитектуре партийно-государственных органов управления культурой. В докладе Н. С. Хрущева, а также в ряде выступлений идеология и пропаганда упоминаются в негативном контексте, в то время как культура – в контексте исключительно позитивном. В Отчетном докладе ЦК КПСС Хрущев говорит: «Кто думает, что коммунизм может быть построен только на одной пропаганде, без повседневной практической борьбы за увеличение производства, за повышение благосостояния трудящихся, тот скатывается на путь талмудизма и начетничества» [65]. Фраза воспроизводится не раз в выступлениях делегатов все с тем же набором крепких слов, характеризующих неудовлетворительный уровень идеологической работы и ее отрыв от практических задач: «талмудизм», «начетничество», «аллилуйщина».

В этом сдвиге примечательны два обстоятельства. Первое, столь резкое разделение идеологии и культуры позволило выделить культуру в особый комплекс проблем, отличных от идеологических. Синонимия культуры с пропагандой и агитацией оказывается в прошлом. Это было то самое дискурсивное событие, которое облегчило безболезненное аппаратное размежевание, – оно способствовало, с одной стороны, закреплению политико-идеологических функций за партией, с другой – «механизации» или «огосударствлению» функций «массового производства» за специально создаваемым Министерством культуры СССР.

Однако отделение культуры от идеологии не помогло преодолеть гетерогенность объектов культурной политики. К ведению культуры относились развитие школы, системы высшего образования, науки, воспитание национальных кадров в союзных и автономных республиках, организация досуга для разных категорий населения и проч. Их, правда, можно было довольно легко перераспределять между разными ведомствами. Вопрос теперь сводился к тому, следует ли все эти сферы объединить в рамках одного мегаминистерства, или же организовать ряд специализированных министерств [66].

Подводя итоги, можно сказать, что учреждение Министерства культуры СССР было актом эмансипации культуры от идеологии. Однако освободившись от идеологии и пропаганды, культура попала в зависимость от механизированного администрирования государства и обрела характеристики массовой культуры.

Борис Кагарлицкий. Советская культурная политика и традиция просвещения

Водной из своих ранних книг американская исследовательница Шейла Фицпатрик характеризовала большевиков 1917 г. как «революционное правительство, миссия которого состояла в том, чтобы обеспечить просвещение народа» [67]. И в самом деле, работа по культурному преобразованию, начатая буквально в первые же дни после Октябрьского переворота, свидетельствовала о том, что новая власть не просто рассматривала подобные задачи как политически первостепенные, но и видела в их решении свою историческую миссию. Радикальная интеллигенция, оказавшаяся в авангарде русской революции, была порождением культуры европейского Просвещения и в своем противостоянии царизму опиралась на эту традицию. После того как этап революционного разрушения и культурно-политического хаоса закончился, именно последовательная реализация принципов Просвещения стала главным принципом культурной политики.