Время жестоких снов

– О, Бобо! – Джереми заметил оставленного в прихожей мальчугана, который пытался вырваться от стражников. – Как дела?

– Глупец! Я тебя убью! Порву на куски!

– Не пугай моего сына! – Кайзерхауэр глянул на него сурово. – Джереми, – подошел он к Кровопийцу и приобнял его. – Что же ты натворил…

– Ты злишься? – Огромный демон обнял его в ответ. Когти с металлическим скрежетом проехались по доспеху. – Я теперь могу странствовать по миру, папа. Я видел храм Гешамы в Жобе, гонял вепря – ох и огроменные у него клыки, да! Я видел памятник Кордаку, а еще горы Источника Света.

– Он принес нам немного магической воды, – вмешалась Ольга. – Наш любимый сынок.

– …а когда захочу, сразу перенесусь домой. Сегодня просто вышло подольше. Не сердись, прошу.

– Кровопийц не просит, червяк! Кровопийц уничтожает!

Питер, Дитер или Эберхард хлопнул мальчугана по лбу.

– Почему ты ничего не сказал? Мы с мамой чуть не умерли от страха. Наш дом сгорел.

– Извините, но…

– Кровопийц не извиняется!

Питер, Дитер или Эберхард снова хлопнул его.

– …но я знаю, что вы бы не согласились, папа. А дом мы отстроим. В Бездне много сокровищ. Я что-нибудь принесу, и мы продадим. Папа, я видел очень красивые мечи.

Кайзерхауэр вздохнул.

– Все хорошо, самое главное, что с тобой ничего не случилось. Кроме уха, но мы сделаем какую-нибудь модную шляпу, и никто ничего не заметит. Когда ты вернешься в нормальный вид?

– Да! Забирай этот мешок мяса и отдай мое тело, а уж ад, который я тут сотворю…

– Заткнись! – рявкнули все взрослые одновременно.

– Тут такое дело, пап, – начал Джереми-Кровопийц несмело. – Проблема в том, что… ну… из того, что я прочел, а я немного успел, следует, что Большое Связывание Хэйткрафта необратимо…

– ЧТО?! – Бо’акх-Бонтузиэль одновременно пискнул и заорал. – Ты, вшивый человечек, ты, стервоед!

Ольга предостерегающе подняла палец.

– В этом доме мы не говорим дурных слов.

– Значит… – Кайзенхауэр приуныл и минутку-другую анализировал ситуацию. – Значит, ты останешься таким навсегда?

– Да, папа. Но ведь внешний вид – не главное, ты сам говорил, когда ребята смеялись над Сюзи Лопоухой. Важно то, что у нас в сердечке. А сердечком я вас очень люблю.

Бо’акх-Бонтузиэль заскулил, словно пес, когда услышал, как его собственная демоническая пасть изрыгает признание в любви, не говоря уже о «сердечке».

– Я все обдумала, – затарахтела Ольга. – В новом доме мы построим специальный подземный этаж, чтобы никто не видел Джереми. Он будет ежедневно возвращаться к ужину. Поставим ему гномьи обогреватели, он сейчас любит тепло. – И добавила: – А есть любит непропеченное мясо.

– Сынок… – Томас взглянул в черные глаза демона. Ему пришлось задрать голову; Кровопийц был выше рослого мужчины на добрых три фута. В змеиных глазах бургомистр видел свое отражение. Отражение отца, готового к жертвам. – Я очень тебя люблю, – улыбнулся он. – Мы с мамой оба тебя любим.

Вся троица пала в объятия друг другу.

Мастер Хаксерлин молча глядел на это. Задавался вопросом, сможет ли еще что-то его удивить.

Чтобы узнать, что сможет, долго ждать не пришлось.

* * *

Повозка медленно преодолевала милю за милей. Хаксерлин наслаждался пейзажами, радовался спокойствию. С деревьев разносились милые уху птичьи трели. До селеньица Сног, следующего пристанища на бесконечном пути «Чудес и диковин», было полдня пути. А Мастер никуда не спешил. Получив деньги от Кайзерхауэра, которые Хаксерлин принял после длившихся не дольше мига колебаний, он мог позволить себе промедление. День был прекрасным, а Хаксерлин любил сидеть на облучке, подставив лицо лучам солнца.

– Далеко еще? – раздалось сзади знакомое постанывание.

– Столько же, сколько и раньше, минус минут пятнадцать. Браво, ты, кажется, побил свой рекорд молчания.

– Ты не можешь поторопить этих кляч? Я голоден. Есть у тебя что пожрать?

Раздались звуки переворачиваемого железа.

– Только не сломай ничего.

– Тут половина вещей уже сломана! Ты видел этот шлем? Им воду можно отцеживать!

– Поэтому я рекламирую его как дуршлаг. Два в одном. – Он почесал нос. – Да, и если найдешь колбасу, не ешь ее. Ради собственного блага.

Раздались звуки плевков.

– Я предупреждал, Бобо.

– Не называй меня так, а не то раздеру тебе горло, человече!

– Мне что, напомнить тебе кое о чем?

Ответом было оскорбленное бормотание. Хаксерлин ухмыльнулся и вернулся мыслями к последним событиям.

Вину за пожар возложили на кузнеца. Бургомистр Кампфсалата исполнял также обязанности капитана городской стражи, поэтому смерть главного по арсеналу с легкостью запротоколировали как исключительное жестокое самоубийство. Естественно, бедолагу доконали муки совести.