Время жить и время умирать

– Оправдывает? Да какие уж тут оправдания, когда речь идет о собственной шкуре? – Зауэр смотрел на Гребера со смесью удивления и злости. – Эх вы, гимназисты ученые! Чего только не напридумываете! Мы с тобой войну не начинали и за нее не в ответе. Мы только исполняем свой долг. А приказ есть приказ. Разве нет?

3

Залп быстро заглох в серой вате огромного неба. Вороны, сидевшие на стенах, даже не взлетели. Только каркнули раза два-три, чуть ли не громче стрельбы. Они привыкли к другому шуму.

Три плащ-палатки наполовину тонули в талой воде. Та, в которой лежал человек без лица, была завязана. Райке лежал посередине. Размокший сапог с остатками ноги приставили куда надо, но пока несли от церкви на бугор, он сдвинулся, съехал книзу. Никто уже не захотел его поправлять. Только с виду теперь казалось, будто Райке хочет зарыться поглубже в землю.

Они засыпали покойников мокрыми комьями. Когда могила наполнилась, осталась еще куча земли. Мюкке посмотрел на Мюллера:

– Утоптать?

– Что?

– Утоптать, господин лейтенант. Могилу. Тогда можно насыпать поверх оставшуюся землю и придавить камнями. От лис и волков.

– Они сюда не сунутся. Могила достаточно глубокая. К тому же… – Мюллер подумал, что лисам и волкам и без того хватит пищи, не понадобится им раскапывать могилы. – Ерунда. С чего вы взяли?

– Такое случалось.

Мюкке без всякого выражения смотрел на Мюллера. Очередной наивный болван, думал он. Офицерами всегда становятся не те. А те, настоящие, погибают. Как Райке. Мюллер покачал головой:

– Сделайте из оставшейся земли холмик. Вполне к месту будет. И воткните в головах крест.

– Слушаюсь, господин лейтенант.

Мюллер дал роте команду строиться и возвращаться в расположение. Командовал он громче, чем надо. Никак не мог отделаться от ощущения, что старики не принимают его всерьез.

Да так оно и было. Зауэр, Иммерман и Гребер сделали из остатков земли холмик.

– Таким манером крест долго не простоит, – сказал Зауэр. – Земля слишком рыхлая.

– Ясное дело.

– И трех дней не простоит.

– Ты что, родственник Райке? – спросил Иммерман.

– Заткнись! Он был хороший малый. Что ты в этом понимаешь!

– Будем втыкать крест или нет? – спросил Гребер.

Иммерман обернулся.

– А-а, отпускник. Спешит!

– А ты бы не спешил, да? – спросил Зауэр.

– Мне отпуска не дадут, ты же прекрасно знаешь, навозник.

– А то. Потому что ты бы не вернулся.

– Может, и вернулся бы.

Зауэр сплюнул.

Иммерман презрительно хохотнул:

– Может, даже добровольно попросился бы обратно.

– Да, может быть. Никогда ведь неизвестно, что у тебя на уме. Ты много чего рассказать можешь. Кто знает, какие у тебя секреты.

Зауэр поднял крест. Продольная рейка внизу была заострена. Он воткнул ее в землю и несколько раз пристукнул лопатой. Острие вошло глубоко в землю.

– Вот увидишь… – сказал он Греберу. – Трех дней не простоит.

– Три дня – долгий срок, – отозвался Иммерман. – Дам тебе совет, Зауэр. Через три дня снег на кладбище так осядет, что можно будет подойти. Принеси оттуда каменный крест и поставь тут. Тогда твоя верноподданная душа угомонится.

– Русский крест?

– А что? Бог интернационален. Или и он уже нет?

Зауэр отвернулся.

– Все шутишь, да? Ишь, шутник нашелся, интернациональный!

– Я здесь стал таким. Стал

, Зауэр. Раньше был другим. А насчет креста – твоя идея. Сам вчера предлагал.

– Вчера! Вчера! Тогда мы думали, он русский! Зачем ты все переворачиваешь?

Гребер поднял лопату:

– Я ухожу. Мы ведь вроде закончили, да?

– Да, отпускник, – ответил Иммерман. – Да, осторожный ты наш! Здесь мы закончили.

Гребер промолчал. Пошел вниз по склону бугра.

Отделение квартировало в подвале, который освещался через дыру в потолке. Четверо, сидя под дырой, играли на ящике в скат. Еще несколько человек спали по углам. Зауэр писал письмо. Подвал был большой и более-менее сухой – наверно, принадлежал партийной шишке.

Вошел Штайнбреннер.

– Слыхали последние известия?

– Радиоприемник не фурычит.

– Вот свинство! Надо бы починить.

– Возьми да почини, молокосос, – сказал Иммерман. – Тот, кто за ним следил, две недели назад остался без головы.

– А что там не фурычит-то?

– Батареек у нас больше нету.

– Батареек?

– Ага. – Иммерман осклабился Штайнбреннеру в лицо. – Может, заработает, если ты втыкнешь провода себе в нос, у тебя ж вечно полная башка электричества. Попробуй.

Штайнбреннер пригладил волосы.

– Некоторые не могут заткнуться, пока не обожгут пасть как следует.

– Кончай темнить, Макс, – спокойно отозвался Иммерман. – Ты уже не раз на меня стучал. Все знают. Ты парень шустрый. Это твой плюс. К несчастью, я хороший механик и метко стреляю из пулемета. А здесь сейчас больше в цене именно такие, куда больше, чем ты. Поэтому тебе так и не везет. Кстати, сколько тебе лет?

– Заткнись!

– Около двадцати, да? Или только девятнадцать? Зато какая жизнь у тебя за плечами! Пять-шесть лет кряду ты гонялся за евреями и врагами народа. Снимаю шляпу! Когда мне было двадцать, я только за девчонками гонялся.

– Оно и видно!

– Верно, – кивнул Иммерман. – Оно и видно.

В дверях возник Мюкке.

– Что тут опять стряслось?

Никто не ответил. Мюкке все считали недоумком.