Всадник авангарда

— Да! — сказал профессор, подняв палец. — Я бы хотел, чтобы вы ясно видели, кем я стал, Мэтью. Меня интересуют, конечно, любые формы земной жизни, но один из моих особых интересов — жизнь морская во всех ее проявлениях. Есть одна специализированная форма жизни, интригующая меня более всех прочих. Создание, которое можно бы назвать… пришельцем из иного мира. Или же… кошмаром, облеченным в плоть? Если желаете дальнейших озарений, в шесть утра у подножья главной лестницы вас встретит один из моих слуг. Пожалуйста, не опаздывайте. На этом я с вами попрощаюсь.

Мэтью встал — из уважения если не к этому человеку, то, в конце концов, к его положению хозяина. Он кивнул, так как голос пока еще не повиновался ему.

Профессор Фелл отпер дверь, приоткрыл ее и выглянул в коридор. Подождал секунду — возможно, кто-то был поблизости. Перед тем, как выйти, профессор, не глядя на Мэтью, сказал:

— Не провалите мое задание.

И ушел.

Мэтью запер за ним дверь. Он и не заметил, что руки у него стали дрожать. Подошел к умывальнику, плеснул водой в лицо. Несколько минут постоял снаружи на балконе, глядя на звезды в черном небе и слушая рокот волн.

Сам он тоже создание иного мира, подумал он. В этом мире ему места нет. Сердце его рвалось в Нью-Йорк, к друзьям, к обыденной жизни. Но чтобы он, Берри и Зед могли вернуться на эту твердую землю…

…он должен представить доказательство измены профессору Феллу — гроссмейстеру измен.

Это было почти непостижимо уму и невыносимо для души. Почти.

Мэтью набрал полные легкие соленого воздуха — не помогло.

Усталый, дошедший чуть не до полного отчаяния, он отвернулся от океана, едва не забравшего его жизнь, и потащился к кровати — искать эфирного утешения сна.

Глава двадцать шестая

От беспокойного забытья его пробудил тихий стук в дверь. Он помедлил, прислушиваясь. Да, постучали еще раз. Кто-то определенно хотел его видеть. А который час? Прищуренный взгляд на свечку-часы: почти два часа ночи. Так какого черта? — подумал Мэтью и сел на край кровати.

— Кто там? — спросил он, но ответа не последовало. Только постучали в третий раз: тук-тук-тук. Стучавший явно ждал, чтобы ему открыли. Мэтью снова хотел окликнуть его, но понял, что бесполезно.

Если бы человек хотел ответить, то уже ответил бы. Но… может, он просто не хочет, чтобы его голос услышали в коридоре. Или же, что куда серьезнее, кто-то из Таккеров (или они оба) желает закончить работу, начатую вчера. От этой мысли Мэтью взбеленился. Хватит с него этих рыжих хамов! Хотят от него чего-то — получат. Канделябром по черепу.

Мэтью встал, взял канделябр со свечой-часами, не обращая внимания на капающий на руку горячий воск, подошел к двери, отпер задвижку и чуть приоткрыл ее. Стоявший за дверью был в какой-то пелерине с капюшоном, освещенный золотистым светом от собственной свечи.

— Кто вы та… — начал Мэтью, но закончить вопрос не смог, потому что гость тут же задул свечу, толкнул дверь, задул свечу Мэтью, не дав разглядеть свое лицо, и припал к Мэтью губами. Точнее, припала — судя по форме тела под пелериной, это точно была она. Мэтью слегка отодвинулся и снова попытался заговорить, задать тот же непроизнесенный вопрос, но в бархатной темноте она напирала на него, уронив свечу на пол, прижимая его руки к бокам, и целуя его вновь и вновь. Кто бы она ни была, силы у нее хватало. Изящная и ловкая, подумал он. Тело ее напряглось, прижимаясь, будто переполненный резервуар земной страсти.

Наверняка это Штучка.

Он начал было произносить ее имя, но рот, прижатый к его губам, поглотил все слова прежде, чем они были сказаны.

Ночная гостья потащила его через всю комнату к кровати, показав этим, что индейцы видят в темноте не хуже кошек. Мэтью упал на эту кровать спиной, и девушка стала вести себя совсем не по-девичьи.

Началось раздевание Мэтью — если можно так назвать сдирание с него ночной одежды. И это была даже не его одежда — ее дал Сирки, и Мэтью подумал, что если ост-индский великан потребует свои вещи обратно, придется ему удовлетвориться лохмотьями, оставленными зубами и пальцами вест-индской девушки. Поспешность ее действий смешила, но и льстила тоже.

— Постой! — сказал он, ошеломленный такой скоростью воплощения желаний.

Второго «постой» он не успел сказать, потому что девушка зажала ему рот рукой и прикусила живот чуть южнее пупка. В лохмотьях ночной одежды, почти голый, Мэтью почувствовал, как его прижали к кровати и делают с ним, что хотят.

Она целовала его в губы, прихватывая ртом язык, потом стала целовать в горло. И что ему было делать в этот момент, как не лежать, принимая ласку? Он отвечал на поцелуи и был бы неблагодарным — да просто свиньей — если бы тело его не отозвалось. И оно отозвалось.

Под пелериной на ней ничего не было. Не было и времени на прелюдию — она оседлала Мэтью и охватила его с увлажненной легкостью разврата и торопливостью неодолимого желания. Он не противился, но когда попытался коснуться ее волос и лица под капюшоном, она еще сильнее прижала к кровати его руки.