Всадник авангарда

Берри вынырнула из двери, ведущей под палубу. Она была одета в серый плащ поверх измазанной мокрицами ночной рубашки, ноги босые и грязные. Волосы спутаны, веки опухли от бессонной тревоги — совершенно растрепанный вид. Берри торопливо шла к вновь прибывшим, глядя на Мэтью с надеждой и ожиданием.

Она потянулась к нему — но что-то в его позе и выражении лица, должно быть, заставило ее остановиться.

— Можете сказать спасибо мисс Григсби, что мы до сих пор стоим у причала, — проворчал Фалько. — Она твердила, что вы непременно явитесь. Девушка верит в вас, мистер Корбетт. Больше, чем я, похоже, потому что, как видите, уже подошли баркасы, готовые выводить нас из гавани. На ваше счастье, она была весьма убедительна.

— Да, — ответил Мэтью. — На мое счастье.

Он улыбнулся ей, потому что чувствовал, что сердце у него открылось, и в него хлынуло солнце. А Берри нахлынула в его объятья.

Он почувствовал, как бьется ее сердце, быстро, сильно колотится. И прижал девушку к себе.

Тени их слились на палубном настиле. Много, очень много было у них сейчас общего, к добру или к худу. И, несмотря на перемазанный и растрепанный вид Берри, Мэтью не мог не подумать, как она красива, и для него она всегда пахла летней травой, корицей, духом цветущего луга, и…

Жизнью.

Его ноги едва не подкосились, но Мэтью устоял.

— Слушай, что я тебе скажу, — начал он, и увидел, что от его тона вспыхнули ее синие глаза. — Ты заварила такую кашу, что не расхлебаешь! Зачем ты сбежала из гостиницы — ума не приложу! И куда тебя понесло в глубокую ночь? Ты хоть понимаешь, что с тобой могло случиться? Боже ты мой, надо же соображать хоть немножко! Вот перекинуть бы тебя через колено, как соплячку, какова ты и есть, и как следует…

Могучая рука сгребла Мэтью за загривок — и вдруг его взгляд уперся в пару глубоко посаженных черных глаз на мрачном бородатом африканском лице, декорированном шрамами в виде трех латинских букв.

— Мистер Корбетт! — произнесла Берри ледяным голосом. — Рекомендую вам во время предстоящего плавания следить за своей речью, и требую немедленно устранить из нее недостаток учтивости.

Он бы нашелся с ответом, если бы горло работало. Похоже, его новый телохранитель имел свои представления о том, кому он должен быть верен.

— С ссорами придется подождать час-другой. — Капитан пустил клуб дыма, окутавший Мэтью петлей. — Нам надо для начала вывести корабль в открытый океан. И мне не хочется даже думать о том, кто или что может сейчас прибыть вон по той дороге. Так что — в моей команде прибавление. Вам предстоит работать с теми людьми, что уже сидят в баркасах. Приказания будете получать от мистера Шпеддера, моего первого помощника. Ожидаю от вас усердной работы. Баркасов всего два, так что нам повезет, если выйдем из этой бухты хотя бы через час.

Он что-то сказал Зеду. Зед тут же выпустил Мэтью и первым бросился к сходням.

— Дамы, — сказал Фалько, — к вам тоже относится. Все за работу!

Шагая между Берри и Минкс к баркасам, привязанным к носу корабля, Мэтью понял, что до прихода в Нью-Йорк — дай Бог, чтобы они туда добрались, — они изучат «Летунью» до последнего дюйма, сотрут пальцы до костей и вступят в непростые отношения любви-ненависти с каждым парусом и с каждой мачтой. И этим отношениям предстояло начаться с весел буксировочных баркасов и рева первого помощника: «Весла — на воду! Навались! Раз! Раз! Раз!» — усиленного жестяным рупором.

Капитан правильно определил, сколько времени два баркаса будут вытаскивать «Ночную летунью» из гавани, ориентируясь на прилив и ветер. Ушло на это чуть больше часа, и Мэтью стало казаться, что плечи у него сейчас отвалятся, а Берри была готова заплакать, если бы от этого была польза — но слезами корабль не сдвинуть.

Люди вернулись на «Летунью» по веревочным трапам, сброшенным с борта, а баркасы оставили в воде дрейфовать. Мэтью, Берри, Минкс и Зеда тут же приставили к работе — разворачивать паруса, привязывать концы, которых были сотни и сотни на борту судна, а лишние приходилось аккуратно сматывать и убирать, чтобы не путались под ногами.

Кромешный ад это будет, подумал Мэтью, и никто в этом рейсе пассажиром не поедет, разве что Шафран, ее дитя, две женщины средних лет, старуха и еще трое детей.

Фалько направил «Летунью» на северо-запад. Паруса выгнулись, подхватили ветер. Солнце пробилось сквозь серые утренние облака и окрасило синюю воду золотыми гребешками. Возле острова Маятник болтались еще суда поменьше — туземные суда, отошедшие из местной гавани где-то в окрестностях Темпльтона. Они крейсировали вокруг, и их капитаны и пассажиры выжидали и смотрели, останется ли у них остров, на который можно вернуться. Когда Мэтью остановился у релинга и оглянулся на остров, он увидел пылевой туман там, где стоял прежде замок Фелла, и пламя, все еще бушующее в развалинах форта и в растерзанном лесу. Но в основном катаклизм, пожалуй, завершился. И Мэтью вспомнил, что сказал Сирки в последние минуты своей жизни: