Все дни, все ночи. Современная шведская пьеса

Стриндберг. А из-за чего вы, собственно говоря, начали пить?

Давид. Да уж не из-за этой треклятой свободы.

Стриндберг(одобряюще). Очевидно, заурядная слабость характера. Возможно, нечто врожденное. Дурная кровь, наверно. (Смотрит на нее с любопытством.) Говорят... я слышал, будто бы Георг Брандес... которого называют также великим Брандесом... ваш отец? Будто бы он в молодости бывал в вашем доме и вступил в связь с вашей матерью, несмотря на то что она была замужем... это правда?

Давид. Брандес, этот говенный радикал...

Стриндберг. Вот как?!

(Слегка просиял.) А у вас все же есть литературный вкус! Значит, отсюда и слабость вашего характера!

Давид. Ах, господин Стриндберг. (Задумчиво.) Если бы вам довелось встретиться с моей матерью. Внебрачное дитя с Дюбегаде, 185, вознесенное до положения рабыни на плантациях копенгагенской аристократии. Ах, господин Стриндберг, если бы вы когда-нибудь захотели написать о дочерях служанки тоже. Но вы не хотите.

Стриндберг(не слушает, ходит по сцене, заложив руки за спину). Просто кровь стынет в жилах. Дочь Брандеса... чумная зараза в моем доме... я всегда подозревал, что этот Брандес... Он же где-то пишет о вашей матери... этой «угнетенной женщине», как она открыла ему глаза на «тюрьму», каковой является институт брака... верно ведь? Брандес, любимец женских лиг...

Сири(с кровати в глубине сцены). Ты же льешь воду на его мельницу. Заговоры и женские лиги. Теперь держись.

Стриндберг

. Гадючье отродье. Я так и знал.

Давид(уже несколько осоловело). Ах, великий Брандес. Утонченно культурный господин. Высококультурный. (С оттенком иронии.) С правильными взглядами на все, да какой толк был от них моей матери. Конечно, он писал о ней, потому что никогда прежде не встречал такой женщины — она ни перед кем не склоняла головы. Так экзотично, потрясающе, дитя природы в неволе, птица... а? Птица в клетке... он растроган до глубины души... и в конце концов уговорил ее бежать, бросить свою дерьмовую жизнь. Со мной и моим братом, прямо как в книжке, великая литература. Хотя потом, когда капкан захлопнулся, начались мучения.

Стриндберг. Кража чужой жены. Сопровождается мучениями... или муками...

Давид. Она, наверное, думала, что Брандес и есть свобода... что он и есть ее новая жизнь... что можно убежать. А Брандес ее, по сути, и не любил. Испытывал лишь пылкое сострадание к ней... такой прекрасной... такой угнетенной своим престарелым мужем-сифилитиком... какая трагедия... Какая великая

литература! (Задумчиво.) Она и правда была красива. Самая красивая рабыня на всей плантации. (С нарастающей силой.) Но ведь она ничего не знала и не умела! Ничему не выучилась, просто служила украшением... и после побега эта самая свобода превратилась в муку. Книг она никаких не читала... спектаклей никаких не видела... поддерживать разговор не могла... из тюрьмы-то, как выяснилось, убежать нельзя. Тюрьма следует за тобой повсюду! А господин Брандес был ведь таким утонченно культурным гуманистом, преисполнен таким состраданием... к угнетенным... но когда моя мать обрела свободу, свобода оказалась такой мучительной... для всех... Так что ничего не вышло.

Стриндберг

. Она, надо полагать, спилась.

Давид(задумчиво). Иногда, вспоминая всех радикальных, утонченно культурных, свободных от предрассудков гуманистов, с которыми мне пришлось столкнуться в жизни, я испытываю удовольствие от разговора с дерьмом, подобным вам, господин Стриндберг.

Стриндберг. Так, стало быть, Брандес все-таки ваш отец! И стало быть, несчастному, старому... обманутому женой!.. законному супругу... пришлось взять на себя ваше содержание, пришлось стать посмешищем в сочинениях литератора, дать приют незаконным детям, кормить жену-паразитку...

Давид. Успокойтесь, господин Стриндберг. Брандес не был моим отцом. Единственно, в чем сомневалась моя мать в моем случае, — какое именно изнасилование, совершенное моим почтенным законным родителем-сифилитиком, — в среду или пятницу, привело к данному результату. Видите ли, у него были крайне устоявшиеся привычки!

Стриндберг. Крысы в яме.

Давид. Я-то помню ее в основном уже после того, как она... обрела свободу. Вообще, эта самая свобода превратилась у нее в какую-то абсолютно извращенную идею. Она вбила себе в голову — что за жуткая противоестественная мысль! — будто вовсе не является постоянно готовой к совокуплению павианихой с преступной психологией. Подобные ложные представления весьма быстро сводят женщин в могилу, господин Стриндберг!

Стриндберг. Ну и...