Все дороги ведут в Рим

– Какая ж она дура! – воскликнула Туллия, протягивая Гепому свой кубок – тот как раз смешал новую порцию вина в серебряном кратере. – Можно подумать, что ей пять лет. Нет, пять, это я слишком много дала. Три – максимум.

– Может, и дурочка, но милое создание, – вздохнул Кумий. – Восторженные – они всегда выглядят глупо. А киники – всегда умно. Я обожаю таких девочек – глупеньких и восторженных. Жаль, что девчонка достанется какому-нибудь скоту.

– Нет, не так, – вмешалась Хлоя. – Сначала ее трахнет какой-нибудь проходимец, а потом она выйдет замуж за какое-нибудь ничтожество. Ты что думаешь, Август? Кем она станет?

Тот не отвечал, вновь впав в какую-то странную задумчивость, и Туллия толкнула его.

– Я бы хотел быть гладиатором и исполнить для нее желание, – проговорил Постум, разглядывая свой опустевший кубок. – Но нынче гладиаторы не исполняют желания.

– Исполнить для нее желание! – передразнила Туллия. – Все ее желание – чтобы ее поскорее кто-нибудь поимел. Это же видно с первого взгляда.

– Ты император, – напомнила Хлоя. – Ты тоже можешь исполнять желания. И потом, ты исполнил сегодня ее желание. Ты спас этих двоих – Корва и Муция. А она даже тебя не поблагодарила.

Неожиданно лицо Постума помрачнело. Он попытался рассмеяться. Но не получилось. Тогда он в ярости швырнул кубок на пол и вскочил. Все смотрели на него с изумлением.

– Надоело! – крикнул он. – Все надоело! И вы все – тоже!

И он выбежал из триклиния.

– Ну вот, испортили такой великолепный пир, – вздохнул Кумий.

VII

Очутившись в коридоре, Маргарита закричала и закрыла лицо руками. Она даже топнула несколько раз, но это мало помогло.

– Я дура, дура, я знаю! А они подлецы. Но они умные. И меня презирают. Потому что умнее меня. Я вела себя, как дура! Видела, понимала, что глупо…

Философ погладил ее по голове.

– Да, пожалуй, не слишком умно. И ты была несправедлива. Во всяком случае, сегодня. Август спас ребят, за которых ты просила. Корв и Муций на свободе.

– На свободе? Их не убили?

– Нет. Разве ты не знаешь?

Она отрицательно покачала головой.

– Мне никто не сказал. Всем на меня плевать. – Она всхлипнула и принялась внимательно разглядывать кессонный потолок, украшенный позолотой. Так легче не дать слезам пролиться. – И… как он их спас?

Философ улыбнулся.

– Постум вышел на арену вместе с преступниками. Исполнители проиграли. Приговоренных к арене освободили. Всех.

Она помолчала, потом виновато глянула на Философа:

– Я должна была его благодарить?

– Было бы неплохо.

– Как? Вернуться в триклиний и… Нет! Не могу! – Она затрясла головой. – В другой раз. А сейчас – к себе в карцер. Только там мне и место. Даже Кумий меня презирает. А мне так нравятся его книги.

– Ты преувеличиваешь – и свою глупость, и чужое презрение, – покачал головой Философ. – Все не так уж плохо к тебе относятся. Кстати, можно задать тебе один вопрос?

– Да сколько угодно. Ты – сколько угодно!

– Помнишь свою настоящую мать?

Маргарита задумалась, потом затрясла головой.

– Нет. Только то, что было после. Помню, меня держали в какой-то комнате взаперти. Старуха приносила поесть, потом учила меня читать, и давала какие-то книжки. А когда я неправильно отвечала, отнимала печенье. Помню… я сидела одна и мечтала, что вырасту и стану полководцем. Да, полководцем, и буду скакать на коне и вести легионы в атаку. Император наградит меня венком. У меня будет много друзей. Смешно. А потом меня удочерили.

– Откуда ты знаешь, что твое родовое имя Руфина?

– Меня так звали всегда. И, кажется, что так называла меня мама. Ее не помню, а что она так меня называла – помню. Такое может быть?

– Все может быть. И сколько тебе лет?

– Не знаю точно. Но лицей я закончила в этом году.

Выходило, что семнадцать. Но Философ был уверен, что Маргарита старше. Возможно, она пошла в школу гораздо позже.

– Ты можешь достать для меня бумагу и стило? – неожиданно спросила она.

– Хочешь послать кому-нибудь письмо?

– Нет, хочу написать библион.

– О чем, если не секрет?

– Не о чем, а о ком. Об Элии. – Ответ был более чем неожиданным.

– Ты его хорошо знаешь? – Философ отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

– Совсем не знаю. Но это неважно. Буду писать только для себя. Если Постум или Туллия прочтут – я умру. Никому не покажу. Никому. Только тебе, может быть, дам почитать.

– Ну что ж, постараюсь достать для тебя бумагу. Должно интересно получиться.

Тут их наконец нагнал Гет. Сразу стало понятно, почему змей так задержался – в хвосте он держал бутылку вина, в пасти – поднос с тем самым бисквитным тортом, который не хотел давать ему Постум.

– М-м-г-г… – промычал Гет.

– Что он говорит?

– По-моему, он просит взять у него бисквит, – предположил Философ.

Маргарита вынула из пасти змея поднос с тортом.

– Не бойся, девочка, я обеспечил нам десерт. И мы с тобой отлично поболтаем. Я обожаю слушать обличительные речи про Бенита и сенаторов. От этого у меня как минимум в два раза повышается аппетит.

– Тогда я пойду, принесу корзину с ветчиной, сыром, булками и фруктами, – предложил Философ. – Потому что девочка может обличать Бенита всю ночь напролет.