Все дороги ведут в Рим

Если бы она осталась в Риме… О, если бы она сейчас была в Риме! В Риме есть лекарства и клиника, она бы вылечила своего мальчика. Но их не пускали в Рим. Платой за несгибаемость явилась жизнь ее Марка. За принципы, за надменность, за убеждения. Стоят ли убеждения жизни единственного ребенка? Да Норма и не собиралась приносить такую жертву. Уверенность в неуязвимости Марка ее подвела. Она считала, что родила существо, которому не страшны Z-лучи, и вообще ничто на свете не может уязвить. Ошиблась. Норма родила простого ребенка. И Z-лучи его убили. Марк расплачивается за ее просчеты и за ее фантазии, только и всего. Она пыталась увидеть сверхъестественное там, где было самое простое – обычная жизнь, обычный малыш. Обычное принять и понять бывает труднее всего. Все мечтают о сверхъестественном. Ищут знамения там, где их нет. Дождь, и внезапный снег, засуха, – все можно истолковать как знаки. Но можно увидеть только ДОЖДЬ. СНЕГ. ЗАСУХУ. И засуха – это не черная худая лошадь с облезлым хвостом – дэв Апаоши, дерущийся с белым конем Тиштрия за право дождей пролиться на землю. В юности Норма увлекалась зороастризмом, но вскоре это увлечение прошло. Проповедь превосходства зороастрийцев над всем остальным человечеством была привлекательной для многих, но не для Нормы Галликан. Так что засуха в этом году – это всего лишь антициклон, зависший неподвижно над Внутренним морем. В таком мире страшно жить – страшно до боли во всем теле, до расщепления позвоночного столба, до иссушения мозга, до… нет, пусть лучше будет дэв в виде облезлой черной лошади, пусть он сражается с белым прекрасным конем. Так понятней, так проще, и так – почти не страшно, ибо все зависит от дэвов, и почти ничего – от тебя. Как принять ответственность за хрупкий голубой шарик и не сойти при этом с ума. Легче поверить в дэва. Норма не может. Она погружается в тайны этого мира, как в черную бездну. Мир слишком сложен – это его главный недостаток. А все попытки упростить – лишь краткоживущие схемы, пригодные на несколько лет или веков. Остается одно: закусить губу, подавить страх и перестать выдумывать дэвов.

Пурпурная бабочка вновь вернулась. Закружилась над цветами, потом села на руку Марку.

– Это я… – сказал ее мальчик одними губами – … и она бессмертна.

Пурпурная бабочка улетела, яркое пятнышко огня заметалось среди цветов сада и исчезло.

– Психея, – прошептал Марк.

А потом он заснул. И сон его плавно перешел в беспамятство. И он больше уже не проснулся. Норма сидела у его постели, держала его за руку и ощущала, как тепло медленно покидает тело.

II

Римляне считали, что Постум встает поздно, с трудом продирая глаза после очередной попойки. На самом деле юный император поднимался с рассветом. Из спальни он переходил в свой малый таблин. Все думали, что император еще спит, а он уже сидел за столом, просматривал свежий номер «Акты диурны», пил кофе и делал заметки на листке. Потом, просмотрев записи, сжигал листок. Так что утром Местрий Плутарх всякий раз находил на серебряном подносе пепел. Вместе с «Актой диурной» приносился шифрованный листок из Целия. Сегодня в нем было сообщение об активности монголов и предполагаемом наступлении на Готское царство. Царь Готии Книва просил помощи. Двадцать лет Книва ждал этого нападения, и все же оно оказалось для него полной неожиданностью. Однако у Рима не было договора с Готией, и Бенит не хотел его сейчас заключать. Легион он, конечно, пошлет. Но не более. К тому же префект претория находился в плену и, как сообщал Целий, был уже переправлен в Альбион. К счастью, Блез так глуп, что не сможет сообщить противнику ничего ценного. И все, что может сделать Лондиний, досаждая Риму, это держать префекта у себя. Ну и пусть держат. Так лучше. Не так сложно назначить нового командующего гвардией. Хуже Блеза все равно не найти.

«Гней Рутилий», – написал император на листке. И рядом поставил еще несколько букв. И несколько вопросов. Потом сжег и этот листок.

Постум знал, что доклады Целия поступают к нему на стол целиком. А к Бениту – в урезанном виде. Целий набивался в союзники. Но в союзники тайные. К примеру, доклад о философах, которые мечтают превратить Рим в идеальное государство Платона, поступил только к императору. Философов пока двое. Им что-то около двадцати, оба – темного происхождения. Девушка и юноша. Береника и Серторий. Август взял чистый листок, но ничего больше не написал. Долго сидел, задумавшись.

Кто обычно спал до полудня, так это Бенитов сынок. Однако в то утро и он поднялся рано. А может, и вообще не ложился? Потому что когда он появился в таблине императора, вид у него был безумный. Глаза вытаращены, на губах пена, волосы всклокочены, и в волосах то ли пух, то ли обрывки бумаги. Вошел Александр без доклада. Вернее, ворвался тайфуном. Постум едва успел задвинуть ящик стола и принять невозмутимый вид. Физиономия Бенитова сынка вместе с безумием излучала торжество. Руками Александр размахивал так, что едва не сшиб бюст Сенеки, стоящий у входа.