Он дружил с сыном Мориса Дюпле Симоном, а дочь Дюпле, Элеонора – считалась невестой Робеспьера. Он прогуливался с этой прекрасной девушкой по улице Сент-Оноре, у всех на виду. Правда, брака он так и не заключил, несмотря на то что после революции оформление супружеских отношений было предельно упрощено. Наверное, он боялся обуржуазиться. Для него важно было вступить в брак после окончательной победы революции, уже в золотом царстве. Так он укреплял веру народа в счастливое будущее.
Робеспьер придумал поразительный способ сплотить нацию – учредить культ Верховного Существа. Еще раньше, когда некоторые его соратники предлагали атеистическую программу, у него хватило здравого смысла возражать: он понимал, что это оттолкнет народ. Теперь же он предложил культ нового Верховного Существа, которое якобы открыли французы и под эгидой которого они должны были повести за собой все народы мира. 8 июня 1793 года прошли пышные торжества. Оформлял их знаменитый художник Жак Луи Давид. Все было очень торжественно. Робеспьер – председатель Конвента – возглавлял процессию, в новом голубом фраке, с колосьями в руках. Прежде он вообще не носил фраков. Но в тот момент не боялся выглядеть смешным, веря, что объединит нацию, что все враги будут наконец отринуты и народ пойдет за ним.
Казнь Робеспьера.
Иллюстрация XIX в.
Террор оставался, конечно, наиболее действенным способом борьбы с врагами. За полтора месяца 1793 года было вынесено 1285 смертных приговоров. У людей есть такое свойство: им всегда кажется, что репрессии касаются только тех, кто наверху, а простым гражданам ничего не грозит.
Тем не менее, когда террор разрастается, под гильотину идут все подряд.
В приговорах революционного трибунала стал применяться так называемый «принцип амальгамы». Амальгама, как известно, – сплав ртути с другими металлами. На совершенно формальных судебных заседаниях рассматривались дела целых групп людей. В группы объединялись те, кто, например, «пытался развращать нравы народа», и те, кому предъявлялось какое-либо уголовное обвинение. И вся группа получала приговор. А потом всех вместе казнили. Причем могли даже расстрелять из пушек.
Робеспьер шаг за шагом убирал конкурентов, демонстрируя умение маневрировать, потрясающую политическую гибкость. Жака Эбера и эбертистов – всех под нож. И сторонников Жоржа Дантона. Когда пламенного Дантона везли мимо дома Робеспьера на казнь, он прокричал: «Мы скоро встретимся, Максимилиан!» И был абсолютно прав.
Среди приговоренных оказался и Камилл Демулен – школьный друг Робеспьера, с которым они сидели за одной партой в колледже в Аррасе. Робеспьер был шафером на свадьбе Демулена. И вот Камилл в своей газете «Старый кордельер» высказал некоторые сомнения в необходимости террора. Для Робеспьера же террор сделался, видимо, чем-то вроде религии. И он отправил бывшего близкого друга на гильотину.
В последние недели жизни Робеспьер добился казни и тех, кто слева, и тех, кто справа. Оставшиеся сидели и дрожали, потому что он предлагал вновь усилить законы о применении террора. Так что заговор против Робеспьера – это воплощение ни с чем не сравнимого страха. После его казни враги сочинили злорадную эпитафию: «Прохожий, не печалься над моей судьбой. Ты был бы мертв, когда б я был живой». Потрясающе точно.
Все произошло 9–10 термидора 1794 года. Члены Конвента объединились перед лицом смерти. Они договорились не давать Робеспьеру высказаться. В шуме, суете его вместе с соратниками арестовали, как до этого случалось с его врагами. Он даже не понял, что такое может быть. Схваченные, якобинцы чуть не вырвались на свободу. Народ Парижа хотел их освободить. Любовь и уважение к Неподкупному все еще были велики. Но якобинцы не смогли этим воспользоваться. Они прекрасно умели говорить – но не действовать. А Робеспьер был лишен возможности произносить речи: случайная (или не вполне случайная) пуля раздробила ему челюсть.
Якобинцев казнили даже не по законам организованного ими террора, а просто без суда. Революция всегда развивается по логике гильотины.
Симон Боливар. Латиноамериканский вольтерьянец
Образ Симона Боливара в истории ярок и противоречив. С одной стороны, с ним связано явление боливаризма, исследуемое в серьезной научной литературе. С другой стороны, его именем назван, например, ведущий футбольный клуб в Боливии. И шляпа, в которой, как мы знаем из текста пушкинского романа в стихах, ездил на бульвар Евгений Онегин.
Уже в XX веке революционный демократ Хосе Марти так характеризовал его: «Нельзя спокойно и размеренно говорить о том, кто при всей своей жизни ни минуты не знал покоя. О Боливаре можно говорить, если трибунами станут высочайшие вершины гор. Если говорить о Боливаре, то пусть свирепствует буря, гремит гром, ослепительные сверкают молнии».