Все хорошо

Замечаю, что у всех ребят в руках распечатанный текст пьесы. Старой пьесы. «Все хорошо» с моими режиссерскими пометками. Каждый крепко прижимает пачку листков к груди. Я выдыхаю. А могла бы рассмеяться. Или заплакать. Элли, раскрасневшаяся, возбужденная, глядит на меня с улыбкой. А Джейкоб таращится так же, как в холле. Кажется, даже Тревора проняло – вон как он распахнул свои голубые глаза. И вдруг я замечаю рядом с ним пустое место. Здесь должна бы сидеть Бриана – в своей кофточке с расклешенными рукавами, с золотым крестиком на шее и копной блестящих пышных волос, перекинутых на одно плечо. Я растерянно разглядываю эту зияющую пустоту. Бриана никогда не пропускала репетиции. Даже если я назначала их чуть ли не каждый день. Даже если погода на улице стояла отвратительная. Она никогда не опаздывала, всегда приходила вовремя, неизменно бодрая и готовая к работе, как все посредственности. То, что сегодня она не явилась, может означать только одно – она не желает подчиниться. Это безмолвный протест. Так вот как она решила со мной побороться. Вот какой удар нанести.

На мгновение меня охватывает паника. Внутри начинает ворочаться страх.

Хочется спросить: «А где мой враг? Отвечайте! Говорите же!»

Но вместо этого я предлагаю:

– Может, разомнемся?

– Миранда, они уже размялись.

Это Грейс. Она тоже не сводит с меня глаз, словно смотрит захватывающее представление. И про телефон забыла, и про ноутбук. Даже никакую поделку из дерева не вырезает. Я окидываю взглядом своих детей. Они по-прежнему не шевелятся. Кажется, даже не дышат. Можно подумать, они сидят тут еще со вчерашнего дня. Как застыли на прошлой репетиции, так из театра и не выходили, терпеливо ждали меня.

Тогда я подсаживаюсь к ним – невероятно, но мне в самом деле удается – с трудом, но удается! – опуститься на пол. Устраиваюсь между Элли и Джейкобом, который отодвигается, уступая мне место. А потом радостно всем улыбаюсь.

– Прекрасно. Что ж, давайте пробежимся по тексту пьесы. Освежим ее в памяти. Заново настроимся, согласны?

И они тут же утыкаются в свои листки. Эшли/Мишель начинает читать за Графиню: «Отдавая моего сына, я хороню второго супруга».

И что же? С этого момента все идет как по маслу. Никаких давешних споров. Никаких сомнений. Никаких жалоб. Никто не поднимает руку. Никто не задает глупых вопросов.

Когда мы доходим до слов Елены, все замолкают. И кажется, что воздух в том месте, где должна бы сидеть Бриана, начинает слегка потрескивать. А тишина звенит все громче. Она – словно знак вопроса. Кто-то откашливается. Вот он, момент, когда я должна спросить: «А где же та, которая никогда не пропускает репетиции? Где наша до отвращения обязательная Бриана?»

Я открываю рот. Вдыхаю поглубже. И оборачиваюсь к Элли, которая сидит рядом со мной, как всегда, облаченная в какое-то мрачное черное одеяние. Только на этот раз на плечи она набросила тускло поблескивающую шаль.

– Элли, – прошу я, – почитаешь за Елену?

На мгновение – на одно лишь мгновение – в зале повисает пауза, и тут же Элли переводит дыхание и начинает.

– «Я выказываю горе, это правда, но у меня и есть горе», – декламирует она, не заглядывая в текст.

Ей и не нужно. Она уже репетировала эту роль. Может быть, как раз ради такого случая.

«Я выказываю горе, это правда, но у меня и есть горе». Как мне объяснить, до чего верно звучат в ее устах эти слова? Голос ее слегка дрожит, но в то же время в нем чувствуется скрытая сила и убежденность. Да, она осознает свое положение. Да, в душе ее живут боль и страстное желание. И любовь, невозможная, как далекая звезда. И все это мы понимаем только благодаря ее голосу – звучному, пылкому, нежному. Она как будто бы воспевает звезды со дна сточной канавы. И пока она говорит, я вдруг вижу мысленным взором весь наш будущий спектакль. Теперь я знаю, каким он будет. Словно по волшебству, он явился мне весь целиком. Во всей своей темной легкости, во всем странноватом сказочном великолепии, нашептанный голосом Элли.

Когда студенты кончают читать, я начинаю громко хлопать. Кричу: «Браво!» и «Отличная работа!» Жарко им аплодирую. Какие молодцы! Потом объявляю, что в следующий раз мы займемся первым актом. Разберем его как следует. И что мне прямо не терпится поскорее приступить. А им? Но никто мне не отвечает. Студенты по-прежнему не шевелятся, будто примерзли к полу. Тогда я объявляю, что на сегодня все свободны. Они собирают вещи и бесшумно выходят из зала, бормоча на ходу: «До свидания, профессор».

* * *

– Что ж, по-моему, все прошло хорошо, как считаешь, Грейс? – спрашиваю я, когда из зала выходит последний студент.

Мы с ней остались в театре вдвоем. Мой голос, сильный, уверенный, эхом отразившись от стен, возвращается обратно ко мне. Я и забыла, какая тут хорошая акустика.

– Ну да. Вроде да, – пожимает плечами Грейс.

– Как по мне, получилось отлично.