Когда все сыны Божьи запели вместе от радости…
Тони не спешил. Не стоило уставать, он был уверен, что найдет Кату на ее любимом месте над морем, и даже если она пошла на то место, где они купались вместе, у него все-таки хватит времени. Он так хорошо знал дорожку, к тому же, по-видимому, не изменилось ничего, только вспаханное поле немного дальше врезалось в целину. По выходе из деревни дорожка стала шире, и Тони оказался среди старых лоз, подпертых высокими кольями, как хмель, и вдохнул прелестный запах цветущих бобов. Папоротники, венерины волоски, камнеломка и другие мелкие травы росли в трещинах грубых стен, шедших уступами, где жили ящерицы; по краям поля алели первые маки рядом с последним лесным нарциссом. Минут через пятнадцать он достиг конца старых виноградников и вышел к маленькой роще высоких деревьев, где короткая трава была полна белых фиалок, подснежников и цикламенов. За рощей, среди кустов вечнозеленых растений и карликового дуба, были разбиты новые сады, которые, как зеленый водопад, расстилались вниз по склону почти до самого моря.
Деревья арбутуса, сохранившиеся от рощи около дорожки, были достаточно высоки, чтобы защищать от солнца и закрывать вид, — райское место, где можно наслаждаться прохладной тенью в одиннадцать утра в середине апреля. Тони остановился поглядеть на великолепную желтую корониллу, всю в цвету, и в просвет с опушки рощи увидел, что на нижних склонах острова уже расцвел ракитник. «Ах, — подумал Тони, — будь я верховным владетелем Эи, я сделал бы ее раем — или за год довел бы всю страну до банкротства, и меня убили бы мои возмутившиеся подданные. Интересно, о чем думает Ката сейчас?» Он тихонько пропел: «Wenn ich in deine Augen seh’!» — на мелодию, сочиненную им самим; в ней было не больше пяти разных нот, но он гордился ею. Где вы находите мелодии для вашей музыки, мистер Кларендон? О, они мне приходят в голову, когда я бреюсь, мадам!
Едва достигнув другой стороны рощи арбутуса, Тони остановился как вкопанный, и сердце его чуть не выпрыгнуло из груди. Там, на большом камне, сложив руки на коленях, глядя на море через золотые и белые потоки ракитника и цитуса, сидела Ката. Она сидела полуотвернувшись, но ему не нужно было видеть ее лицо, чтобы узнать ее, — его тело не забыло ее тела. Он сразу узнал изгиб ее высокой полной груди, линию ее горла, ее стройную руку, ее тонкие пальцы. У него упало сердце, когда он увидел контур ее щеки, бледной и худой. Он позвал нежно:
— Ката!
Она была так глубоко погружена в свои мысли, что не услыхала, и он снова позвал погромче:
— Ката!
Она стремительно вскочила, внезапно сцепив руки, он увидел сначала с удивлением, а потом с мучительными угрызениями совести, что ее глаза потемнели от ужаса.
— Ката! Не пугайся! Это Тони. Я не хотел… Я нашел тебя наконец.
Говоря это, он медленно шел к ней, протягивая руку, как будто Ката была испуганным зверьком, который может неожиданно броситься прочь и его надо успокоить. Он остановился в двух шагах от нее, протянул обе руки и сказал:
— Ката! Я приехал сразу же, как только узнал, где найти тебя.
Ужас погас в ее глазах, но он видел, что ее лицо было совсем белое и что она вся дрожит. Она сказала:
— Тони! О мой любимый.
И прежде, чем он увидел, что она шевельнулась, она уже прижала его к себе в тесном объятии, все ее тело, казалось, приветствовало его тело в экстазе облегчения и желания; так женщины обнимали своих мужей, приезжавших в отпуск с фронта, а Тони смотрел и завидовал. Это было так внезапно, до такой степени естественно для женщины, которая всегда заодно со своим телом, что он почувствовал, как будто эти тринадцать лет жизни в Англии шелухой упали с него и он снова обрел свое тело. Они стояли, ничего не говоря. Тони ощущал своим лицом ее прохладную щеку, слышал, как дрожало ее тело и как бешено билось ее сердце. Он сам весь дрожал, и все же чудесный мир соединившихся тел уже вошел в него, потому что его кровь инстинктивно начала согласовываться с ритмом ее крови.