Всё перемелется в прах (СИ)

Крик, раздирающий голосовые связки, разлетелся эхом по окружавшей меня чащи леса. Вкладывая в него все силы, я хотела выдавить из себя всю боль и ужас, ощущая, как голова звенит от звука собственного голоса. Голоса, что напоминал рев раненного животного. Несмотря на то, что тело и так ломило от пережитых нагрузок, включая отвратительную процедуры удаления метки, мне хотелось что-то разрушить, почувствовать боль, которая помогла бы хоть немного заглушить эмоции. Поэтому, не придумав ничего лучше, я со всей силы ударила кулаком по дереву.

Костяшки словно огнем обожгло, острая кора впилась в кожу, кости заломило. Зажмурившись и прижив руку к груди, я также почувствовала, как напомнила о себе рана на спине. Словно хлыстом ударили. Я, конечно, предполагала, что удаление метки не будет приятным процессом. Но эти суки просто выжгли ее. На живую.

Застонав и рухнув на колени, я ощутила уже не злость, а опустошающее чувство безысходности. Могла бы я сказать, что отделалась малой кровью, но нет. Ни черта. Большинство людей видели во мне жертву манипуляций Айзена, но если я пикнуть посмею без ведома четырех капитанов, с которыми разговаривала в тюрьме, меня вздернут без разбирательств. Они понимают, что идут на риск, возвращая мне возможность отыгрывать лейтенанта для поддержания морального духа остальных шинигами. И у них нет прямых доказательств, что я добровольно сотрудничала с Айзеном.

Не знаю, откуда во мне столько страха за собственную жизнь, но слушая обещания Айзена, я ничего не могла поделать со своей недоверчивостью. Мне пришлось ждать удачного момента аж два года, чтобы по воле случая благодаря рабочему вопросу оказаться в кабинете капитана Кьёраку. Моя паранойя берегла от спонтанного желания просто заявиться к нему без повода и попросить помощи. Даже не зная, что Айзен уже применил на мне Кьёка Суйгетсу, я словно жопой чувствовала, что за мной могут следить, что мужчина каким-то чудом, гаданием на кофейной гуще, узнает о моих действиях.

Конечно, все пошло не совсем по плану, потому что в тот вечер у Кьёраку находился капитан Укитаке. Но так, возможно, даже и лучше было. Командир восьмого отряда отличался особой проницательностью, он никогда не спешил с выводами и, что наиболее важно, не считал честь и достоинство обязательным атрибутом шинигами. Поэтому мои слова… обвинения Айзена Соуске с отсылкой на изгнание Урахары Кискэ как минимум не вызвали у него яркой реакции, он спокойно выслушал меня.

Очевидно, что без весомых доказательств или поводов задуматься мне бы не поверили. Пришлось бы затратить еще какое-то время и силы, чтобы разыскать таковые, но, боже правые, хоть в чем-то я могла отблагодарить Гина. Шрам, оставленный мечом, под моими ребрами, послужил веским поводом для того, чтобы заставить как минимум задуматься над моими словами. Подтвердить «секретность» операции, на которой меня ранили, мог разве что главнокомандующий, но придя с таким запросом к Генрюсаю, Кьёраку бы спровоцировал Айзена… хрен знает на что.

Не знаю, поверили они мне тогда или нет, но как минимум мои мольбы о том, чтобы этот разговор остался только между нами, были услышаны. После этого я ходила две недели в таком стрессе, что практически не спала, ожидая, что Айзен придет меня убить. Или подошлет Гина. Еще кого… а, может, он знал, и поэтому в наказание оставил здесь, как ненужный балласт, раз я втайне просила за себя у других капитанов?

Не знаю… я уже ничего не знаю. На жалость со стороны Кьёраку и Укитаке тоже нельзя было возлагать больших надежд. Если бы все пошло по жопе, как оно и пошло, я бы воссоздала барьер на холме Сокиоку, подготовка которого тоже казалась хождению по минному полю.

Разыграть жертву, которая готовилась отомстить своему обидчику…

Проблема лишь в том, что я не хотела идти по этому сценарию. Да, мне было страшно рядом с Айзеном, я опасалась предательства, поэтому последние годы и подготавливала себе подушку безопасности. Надеялась на лучшее, но готовилась к худшему. Ведь мужчина раз за разом повторял, что ему не нужно мое доверие, лишь лояльность. Что ж… может, и предала его, нарушив уговор, когда пошла к Кьёраку. Может, он узнал об этом — хуй знает как, но узнал. Поэтому попросил Гина оставить меня на растерзание Готею.

Но нихуя не сходилось… Ведь если он знал, что я обманывала его, точнее, готовила запасной план действий, то почему мужчина не вмешался? Хотел, чтобы меня покарал Готей 13? Но по итогу во время боя на Сокиоку ни словом не обмолвился, что мы были заодно, что я помогала ему добровольно. Возможно, ему стало любопытно посмотреть, как я выпутаюсь из ситуации, сработает ли мой план. Но…

Но почему тогда Айзен выглядел удивленным? Не прям «вау, какого черта», но в его взгляде я отчетливо увидела недоумение, когда напала на них с Гином. Теперь, когда голова остыла от эмоций — насколько возможно, — я осознала это. Как и тот факт, что он мог… нет, он готовился ударить в меня хадо, но в последний миг передумал и разрушил барьер.