Все пули мимо

Вернулся я в усадьбу за неделю до выборов совсем никаким - настолько выступления да митинги измочалили. Сопровождающих всех ещё во дворе распустил, от челяди встречающей отмахнулся, Алиске, как из машины вылезли, буркнул, что обедать не буду, так как устал очень, и к себе поплёлся.

Однако в коридоре меня лечила встречает и дорогу преграждает. Разит от него как из бочки винной, на ногах с трудом стоит, но по всему видно, что в том состоянии глубокой проспиртованности находится, когда хмель уже, сколько ни пей, мозги задурманивать не может.

- Б-брис М-мкарыч... - лепечет невнятно.

- Потом, потом... Завтра... - отмахиваюсь что сомнамбула, его миную и в спальню к себе устремляюсь. Одно желание у меня сейчас дикое - выспаться как следует. И мечтается суток так трое дрыхнуть беспробудно.

Но лечила от меня не отстаёт. В спальню заходит, дверь за собой плотно закрывает.

- Борис Макарыч, - голосом на взводе, с фальцетом, взмаливается он, р-разговор с-срьёзный к вам, по поводу вашего братца...

Оборачиваюсь к нему и вижу, что в глазах его ужас дикий полыхает.

- Ладно, - вздыхаю, - излагай.

- Ап... ап... - пытается что-то из себя выдавить лечила, но ничего не получается - видать, пятерня страха горло сдавила. Руками дрожащими карманы ощупывает, фляжку извлекает, колпачок свинчивает и прикладывается к горлышку основательно.

- Ух... - выдыхает с некоторым облегчением и начинает наконец говорить: - Насчёт вашего братца... Если б в бога верил - точно посчитал бы, что он Антихрист...

Здесь опять у него горло перехватывает, и лечила снова к фляжке присасывается. И таким вот образом: фраза - глоток, фраза - глоток, и поведал он мне свои врачебные наблюдения за пациентом во время комы.

Да, думаю, маху я с лечилой дал. Раньше, когда отлучался, Алиска за Пупсиком присматривала - но у неё-то мозги в отношении Пупсика запудрены основательно. А вот про лечилу я забыл. Придётся срочно побеспокоиться, чтобы тайна моя за пределы усадьбы не просочилась.

- Да у тебя, дружок, белая горячка! - заявляю безапелляционно, флягу у него отбираю и сам отхлёбываю, чтоб тонус немного поднять, сонливость хоть на полчаса сбить. Что удивительно, помогает здорово, так как смесь у лечилы во фляге атомная. Что рашпилем горло дерёт.

- Дык как?.. - таращится с перепугу лечила. - Не должно...

- А чёртики зелёные тебе не мерещатся? - продолжаю атаку. - Или змеи ползучие?

- Черти? Не-ет... - мотает головой. - А змеи... Дракона вот двоеглавого, огнём плюющего, пару раз видел...

- Вот-вот, - киваю. - Проспись-ка лучше, а завтра с утра поговорим.

Силком его за дверь выпроваживаю, вздыхаю тяжко, остатки из фляги допиваю и вместо того, чтобы в постель забраться, к Пупсику плетусь.

Мамочки мои! Ни хрена себе, что в апартаментах пацана в моё отсутствие творилось! Похлеще, небось, чем в строении № 7, только без дыр сквозных, по краям оплавленных. Лепнина с потолка вся от жара попадала, в шамотной облицовке спальни ямины громадные выжженные, и в то же время сырость в комнате необычайная, будто в душевой - на полу лужи, с потолка конденсат капает.

Пупсика я в его "детской" комнате нашёл. Одна тень от пацана осталась. Сидит он на диване перед телевизором выключенным, на столике перед ним стакан молока да вазочка с печеньем стоят, но он к еде и не притрагивается. Лицо серое, глаза впавшие, неподвижные, сам что кукла ватная. Меня, похоже, и не заметил - в полной прострации находится. Даже сердце ёкнуло и сжалось в предчувствии нехорошем.

Подсел я к нему на диван, за плечи обнял.

- Здравствуй, Пупсик, - говорю ласково.

Ноль реакции, только слеза по щеке покатилась.

- Извини, - бормочу виновато, - что так получилось... Не знал я в турне своём, как тебе туго здесь. Но теперь всю неделю тебя трогать не буду. Отдыхай, сил набирайся.

Молчит он, деревянным истуканом сидит.

Беру я тогда стакан с молоком, к губам его подношу. Отхлебнул он машинально глоток и опять в полной отключке застыл. Тогда я в молоко печенья накрошил и этой смесью стал с ложечки Пупсика кормить. Что удивительно, съел всё. А как поел, чуть-чуть из прострации вышел. Голову повернул и более-менее осмысленно на меня посмотрел. И увидел я в его глазах преданность просто-таки собачью и одновременно боль дичайшую. Сам чуть не заплакал.

- Отдыхай, - говорю голосом треснутым и от его взгляда отворачиваюсь. - Отсыпайся, отъедайся, силы восстанавливай. Ни о чём целую неделю тебя не попрошу. Будь только здоровым.

Не стал я пацану объяснять, что за "работа" ему через неделю светит. А задание будет похлеще всего, что он раньше делал. По всем избирательным округам России великой ему "пройтись" предстоит, чтобы бюллетеней за мою кандидатуру больше половины было, и шустрить пацану на полную катушку придётся. Потому о лечиле я и не заикнулся. Уложил Пупсика на диван, одеялом укрыл, посидел рядом, пока не уснул, и к себе дрыхнуть поплёлся.