– Может, стоит сделать по ней кино. Хорошая книжка. Я даже получаю отчисления с тиражей – десять шиллингов в год.
Потом она встретила «того, прежнего», они объехали весь мир. Кэтлин побывала во всех странах, о которых Стар снимал фильмы, и жила в городах, названий которых он даже не слышал. Со временем «прежний» обрюзг, начал пить, не брезговал горничными, пытался сбыть Кэтлин друзьям. Друзья как один хотели, чтобы Кэтлин с ним осталась: мол, она его однажды спасла и теперь не должна бросать – никогда, до самого конца. Эти рассуждения о долге едва ее не сломили, но она встретила «американца» – ив конце концов сбежала.
– Надо было сбежать раньше.
– Все не так просто. – Она помолчала и наконец решилась: – Понимаешь, я сбежала от короля.
Мировосприятие Стара враз пошатнулось: она умудрилась его превзойти. Из возникшего в голове сумбура всплыло лишь давнее смутное убеждение, что короли бывают только больные.
– Нет, он не король Англии, – продолжала Кэтлин. – Безработный монарх, он сам так говорил. В Лондоне королей предостаточно. – Она засмеялась и добавила чуть ли не с вызовом: – Он был очень красив, пока не начал пить и скандалить.
– Король какой страны?
Кэтлин сказала – и Стар припомнил лицо из старых кадров кинохроники.
– Он много знал, – добавила Кэтлин. – Мог научить всему на свете. И не так уж походил на короля. В тебе королевского гораздо больше. Больше, чем во всех остальных.
На этот раз Стар засмеялся.
– Ты сам понимаешь, о чем я. Их время ушло. Большинство из кожи вон лезли, чтобы приспособиться, как им советовали. Один, например, был синдикалистом. А другой вечно таскал с собой газетные заметки про теннисный турнир, где он вышел в полуфинал. Показывал мне раз десять.
Они проехали насквозь Гриффит-парк, миновали неосвещенные студии Бербанка и аэропорты и теперь направлялись к Пасадене, оставив позади неоновые вывески придорожных кабаре. Его к ней влекло, но время было позднее, да и простая автомобильная прогулка казалась редким счастьем. Они держались за руки; в какой-то миг она прильнула к Стару, он ее обнял.
– Ты замечательный. С тобой так хорошо!
Но Кэтлин витала мыслями где-то еще – сегодняшний вечер, в отличие от воскресного дня, не принадлежал полностью Стару. Она была погружена в себя, взвинчена после рассказа о былом; Стар не мог отделаться от мысли, что ему преподносят историю, которую приберегали для «американца».
– А с «американцем» ты знакома давно?
– Несколько месяцев. Мы часто встречались, понимаем друг друга. Он то и дело повторяет «похоже, это теперь навсегда».
– Тогда зачем ты мне звонила?
Кэтлин помедлила.
– Хотелось увидеть тебя снова. И еще – он должен был сегодня приехать, но вчера дал телеграмму, что на неделю задержится. И меня тянуло поговорить с кем-то близким – ты ведь мне близок…
Он желал ее все сильнее, однако разум неотступно твердил: Кэтлин нужно знать, влюблен ли я, женюсь ли – тогда она решит, отказать ли «американцу». Сначала она ждет, чтобы я открылся.
– «Американца» ты любишь?
– Да, уже все решено. Он спас и меня, и мой рассудок. Ради меня переезжает на другой конец света. Я настояла.
– Ты не сказала, любишь ли.
– Конечно, люблю. Конечно.
Это «конечно» говорило, что никакой любви нет: она ждет признания Стара – и все решит позже. Он обнял ее, поцеловал в губы и долго не отпускал.
– Не сегодня, – шепнула она.
– Хорошо.
Они ехали по «мосту самоубийц», недавно забранному высоким ограждением.
– Я знаю, что это такое, – сказала Кэтлин. – Все равно глупо. В Англии не так – если не можешь получить желаемого, никому не придет в голову прыгать с моста.
Лимузин, развернувшись у отеля, двинулся обратно. Порыв страсти схлынул, оба замолчали. После рассказов Кэтлин о королях перед глазами Стара почему-то замелькали воспоминания юности: пятнадцатилетним мальчишкой, незадолго до переезда в Нью-Йорк, он жил в пенсильванском городе Эри. Там, в перламутровом освещении главной улицы, был ресторан с выставленными в витрине омарами, с зелеными водорослями и яркими бликами на ракушечной стене грота; позади, за алым занавесом, творилось неспешное завораживающее таинство – двигались люди, пели скрипки. Кэтлин напомнила ему о тех омарах и свежих рыбах во льду: она была «красавица куколка» – и тем отличалась от Минны.
Они посмотрели друг на друга. Ее глаза спросили: выходить мне замуж за «американца»?
Стар не ответил.
– Давай поедем куда-нибудь на выходные, – предложил он чуть погодя.
– То есть завтра? – подумав, уточнила Кэтлин.
– Да.
– Тогда я скажу завтра.
– Ответь сегодня. А то вдруг…
– …вдруг обнаружится письмо в машине? – засмеялась она. – Нет, обойдемся без писем. Ты знаешь почти все.
– Почти?
– Да, почти. Остались мелочи.
Оставшееся он тоже выяснит, она расскажет завтра. Он не верил – не хотел верить – в многочисленность романов: все-таки связь с «прежним», с королем, была долгой и прочной. Три года жить в немыслимо противоречивом статусе – одной ногой во дворце, другой на задворках. «Приходилось смеяться, – сказала она тогда. – Я научилась смеяться чаще».