Всё становится на места (СИ)

— Потому что ленивые они, лежат под своим камнем и не шевелют его, — со вздохом, как несмышлёнышу, поясняет мне старуха.

— Так это же хорошо, что вода к ним не течёт?

— Нехорошо, потому что пить им станет нечего, да и помрут. Теодор очень умный, и раз он так сказал, то и я так говорю. А ты, ежели чего не знаешь, так учись.

Я послушно киваю и принимаюсь чистить рыбу. Мне кажется, получается всё лучше.

— Как вот мы учились, — продолжает старуха. — Теодор нам показал, как дома строить, как одежду шить. Приспособления всякие приносил из каменных домов. Детей читать учил, а ещё писать и считать. Да и сейчас учит. Он обычно четыре дня в каменных домах живёт, потом три у нас, но в последнее время что-то реже стал наведываться. Без него бы мы и сейчас ещё жили, как дикие, в норах, потому у нас тут все его любят. Детей, конечно, в честь него стали звать. У нас, пожалуй, с его прихода одни Теодоры и рождаются, да, Уна?

— А отчего бы и нет, — молодая клыкастая задирает нос и заливается румянцем. — У меня вот Теодора, да Дора, да Тео. Красивые имена.

— Я и не спорю, чтоб они были здоровы, — кивает Ика. — Ты рыбу-то свою дочистил, помощничек? Рыбка к ужину — это хорошо, но я-то хотела изготовить её на завтрак. Как говорится, дорога блошка к обеду.

— Почему блошка? — удивляюсь я.

— А вот если плохая хозяйка копается так, как ты, то у неё семья рада уже блох ловить и есть, — объясняет Ика, попутно отбирая у меня растерзанную рыбу и ловко избавляя её от остатков чешуи. — Чтой-то принцев стали совсем негодных готовить, ничего не умеешь, не то что Теодор. Надо бы тебе с ним встретиться.

— Я ведь сюда за тем и приехал, — говорю я. — У Теодора остались друзья, старые родители, брат — все они были бы рады его возвращению.

— Забрать его, что ли, удумал? — старуха сдвигает к переносице седые жёсткие брови. — Так мы этого не допустим, так и знай! Да он и сам не захочет…

— Грустный он совсем, — мягко вмешивается Уна. — Плохо ему. Может, и по дому скучает.

— Здесь теперь его дом, — сердито заявляет Ика и тянет из-под скамьи большой котёл. — Уна, помоги-ка бедной старушке, набери воды.

Молодая клыкастая тут же исчезает за дверью, лишь взметнулись рыжие косы.

— А ты вот что, — наклоняется ко мне бедная старушка и грозит когтистой лапой, — как увидишь Теодора, о доме ему говорить не смей! Что-то у него там случилось такое, что ему вот тут больно делается.

С этими словами Ика стучит себя по груди.

— Если его спросить о прежней жизни, он уходит и долго не возвращается. А нам это не нужно. Нам он нужен. Так не тревожь его, я тебя прошу.

— Я уже согласен и совсем с ним не говорить, только бы хоть раз его увидеть, — говорю я, стряхивая с рук налипшую чешую, и решаю блеснуть знаниями. — А то искать его, что ветер в поле…

— Вертел.

— Что?

— Вертел в поле, говорю. Поле-то большое, и ежели вертел там потерять, так и не найдёшь. Уж я-то знаю. Вертел от печи лучше далеко не уносить.

— Да, пожалуй, — соглашаюсь я. — Мы весь Город обошли, а Теодора так и не видели. Есть там один человек, который вроде как друг ему, а вроде бы и нет. Говорит, что он за Теодором присматривает и запирает его в подземелье.

— Как это — в подземелье? — ахает Ика.

Тут дверь распахивается, и возвращается Уна с полным воды котелком. За нею летит шумная ватага ребятишек.

— А скоро кушать?

— Бабушка Ика, я голоден!

— А Дор съел жука!

— Не ел я его, неправда!

— Ел, ел! Думал — малинка!

— Ел, аж хрустело!

— И я, и я видела!

Под таким давлением Дор не выдерживает и всхлипывает басом. Старуха живо наводит порядок, кому пригрозив, кому пригладив вихры, раздаёт всем по куску хлеба и отправляет на лавку, приказав сидеть тихо.

Дети достают из-под лавки затрёпанную книжонку и принимаются читать по складам.

— Уна, ты послушай, — вполголоса, чтобы малыши не услышали, зовёт старая Ика. — Теодор-то в беде.

— В Городе на Холме стоит дом из камня, а в доме решётка и дверь из металла, — говорю я. — И хозяин этого дома сказал, что часто держит там Теодора.

— Вот изверг! — ахает Уна. — Что ж Теодор нам не жаловался? Зачем он возвращался в каменные дома, если там его запирают, как зверя? Нашего-то Теодора!

— Надо бы его расспросить, как вернётся, — говорит старая клыкастая. — А ведь давно он к нам не заглядывал, верно, Уна? Вот только вчера его мой старик и видел, а в поселение он почему-то не зашёл. Но мы подождём, он придёт. Он всегда приходит.

Клыкастые качают головами, думая о своём. Затем они принимаются хлопотать у печи, а я решаю размяться и подышать воздухом. Но проходя мимо детей, я невольно замедляюсь, поскольку что-то очень знакомое привлекает моё внимание.

— Ка-ки-е у те-бя соч-ны-е ты-ков-ки, — читает басом один из Теодоров.

— Какая скучная книжка, — с разочарованием говорит малышка, разглядывающая рисунок. — Мне нравятся картинки, а истории все про какого-то голодного дядю.

— Ничего ты не понимаешь, — важно заявляет ещё один карапуз. — Он же пират, а пиратам нужно много есть, чтобы были силы на всякие подвиги! Тео, читай дальше!

— Я бро-шу я-корь в этой бухте ска-зал Пе-таш-ка, — продолжает чтец.