Все страхи мира

— Надеюсь, вы понимаете, что наш разговор не подлежит разглашению, — слова следователя звучали не вопросом, а утверждением. Сидящий перед ним мужчина был невысок ростом, явно страдал от лишней полноты, обращали на себя внимание его мягкие розовые руки. Усы à la Бисмарк были скорее всего попыткой выглядеть мужественным. На самом деле эта попытка была неудачной, и мужчина не производил серьезного впечатления, пока следователь не присмотрелся к его лицу. Темные глаза доктора были на удивление проницательными и не упускали ничего.

— Врачам не привыкать к сохранению тайны, — ответил Берни Катц, возвращая следователю его служебное удостоверение. — Давайте не будем терять времени. Через двадцать минут у меня обход.

По мнению следователя, порученное ему задание представляло определенный интерес, хотя он не был уверен в том, что одобряет его. Супружеская неверность не является преступлением, хотя обычно мешает получению допуска к совершенно секретным работам. В конце концов, если мужчина может нарушить клятву, данную им в церкви, почему не нарушить обещание, написанное на листе бумаги?

Берни Катц откинулся назад, проявляя предельное терпение, которого у него было не так уж много. Он был хирургом, привык совершать поступки и принимать решения, а не ждать, когда их примут другие. Он покачивался в кресле, одной рукой подкручивая усы.

— Вы хорошо знаете доктора Кэролайн Райан?

— Я работаю с ней вот уже одиннадцать лет.

— Каково ваше мнение о ней?

— Она блестящий хирург — с технической точки зрения, исключительно рассудительная, на ее мнение всегда можно положиться, обладает высочайшим мастерством. К тому же Кэти один из лучших преподавателей в нашей больнице. Кроме того, мы с ней хорошие друзья. А в чем дело? — Глаза Катца впились в лицо посетителя.

— Извините, но это я задаю вопросы.

— Да, это сразу видно. Продолжайте, — холодно заметил Катц, внимательно наблюдая за выражением лица собеседника, его движениями, манерой поведения. То, что он уже увидел, ему не понравилось.

— Скажите, последнее время вы не слышали от нее каких-нибудь замечаний… Я имею в виду домашние неприятности и тому подобное?

— Надеюсь, вы понимаете, что я — врач и все, с чем ко мне обращаются, не подлежит оглашению.

— Кэти Райан является вашим пациентом? — спросил следователь.

— В прошлом мне приходилось осматривать ее. Мы всегда поступаем так со своими коллегами.

— Но вы не психиатр?

Катц едва удержался, чтобы не огрызнуться в ответ. Подобно большинству хирургов, у него был вспыльчивый характер.

— Ответ на этот вопрос вам хорошо известен.

Следователь поднял голову от своих записей и спокойно произнес:

— В данном случае правило неразглашения врачебной тайны не может применяться. А теперь прошу вас ответить на мой вопрос.

— Нет.

— Что «нет»?

— Нет, насколько я знаю, таких замечаний она не делала.

— Ничего не говорила о своем муже, его поведении, переменах в нем?

— Нет. Я хорошо знаю Джека. Он мне нравится. Думаю, он хороший муж. У них двое детей, и я надеюсь, вы знаете, что произошло с ними несколько лет назад, не хуже меня, не правда ли?

— Знаю, но люди меняются.

— Только не такие люди. — Заявление Катца прозвучало с категоричностью смертного приговора.

— Похоже, вы очень уверены в этом.

— Я — врач. В моей профессии необходимо иметь твердое мнение. То, что вы утверждаете, — чепуха.

— Я ничего не утверждаю, — возразил следователь, зная, что лжет, и понимая, что Катцу это тоже известно. Да, подумал следователь, он дал этому доктору правильную оценку с первого взгляда. Катц был пылким, несдержанным человеком и вряд ли станет хранить секрет, если считает, что секрет этого не заслуживает. И, наверно, блестящий врач.

— Я хочу снова вернуться к своему первому вопросу. По сравнению, скажем, с годом назад Кэролайн Райан не ведет себя как-то по-другому?

— Она теперь на один год старше. У них дети, дети растут и могут быть источником неприятностей. У меня есть свои, я знаю. Ну хорошо, она прибавила фунт или два — это неплохо, Кэти старается быть слишком тонкой — и она больше, чем раньше, устает. Ей приходится долго ехать на работу — их дом далеко от больницы, — да и работа здесь трудная, особенно для матери с детьми.

— И это все?

— Я — хирург-офтальмолог, а не советник по семейным вопросам. Это не моя специальность.

— Вот вы только что заявили, что не являетесь советником по семейным вопросам. Я ведь не спрашивал об этом, правда?

Проницателен, мерзавец, подумал Катц, убирая руку от усов. Специализировался в области психологии? Нет, скорее сам овладел ею. Полицейские умеют разбираться в людях. Неужели и во мне сумел разобраться?

— Для семейного человека неприятности дома обычно означают семейные неприятности, — медленно произнес Катц. — Нет, о них она ничего не говорила.

— Вы уверены в этом?

— Совершенно уверен.

— Ну хорошо, доктор Катц, спасибо, что вы уделили мне столько времени. Извините за беспокойство. — И следователь протянул Катцу свою визитную карточку. — Вдруг вы узнаете что-нибудь новое, буду благодарен, если вы сообщите мне об этом.