Все в мире поправимо…

Когда-то в детстве я нырять был мастер.

О, как прекрасен этот миг,

Когда

До дна всю душу распахнувши настежь,

Меня в объятья прятала вода.

И надо мной смыкалась тишина.

И плыли где-то очертанья дна.

А как была волшебна глубина!

Безмолвна, вожделенна, холодна…

Мне все казалось необычным в ней —

Внезапность рыб, молчание камней.

И я любил врываться в этот мир,

Неясный, удивительный, как миф.

«Ты прожил счастливую жизнь…»

Ты прожил счастливую жизнь,

Потому что умел дружить

И не умел завидовать.

От выпадов лжи и зла

Одна защита была —

Поднять себя над обидами.

«Грядущее не помирить с минувшим…»

Грядущее не помирить с минувшим.

Не подружить «сегодня» и «вчера»…

Я кораблем остался затонувшим

В той жизни, что, как шторм, уже прошла.

«Манерность мне всегда…»

Манерность мне всегда

Была чужда.

Душа к высокой простоте стремится.

Где Слово, как открытая звезда,

Вдруг осветит нежданную страницу.

Манерность мне всегда

Была чужда.

Хочу остаться близким в мире Божьем

Тем, для кого горит моя звезда,

Кто свет ее своей душой продолжил.

«Однажды заплутал я в городе Давида…»

Однажды заплутал я в городе Давида.

Войдя в него, как в незнакомый лес.

По моему растерянному виду

Понятно было – я впервые здесь.

И кто-то подошел, спросил по-русски,

Чем мне помочь… И проводил меня

До улочки – заброшенной и узкой, —

Где ты меня ждала уже полдня.

И я подумал – мог ведь не заметить

Растерянность мою в толпе густой…

Казалось бы пустяк… Но как был светел

Наш день от мимолетной встречи той.

Иерусалим

Встреча с бобром

Мне жена купила бобра

Не живого, а для наряда.

Просто снова пришла пора

И теплей одеваться надо.

И хожу я в своем меху —

И галантен, и самоуверен.

Словно я теперь наверху —

С депутатами и премьером.

Я вальяжно сажусь в авто.

Не какой-нибудь пассажирик.

Мне теперь в дорогом пальто

Позавидует даже Жирик.

А жена говорит: «Бобер, —

Это вам не шкура овечья.

Ты вон шубу свою протер.

А бобер, он теперь навечно…»

И сказал я бобру тогда:

«На хрена тебе долголетье?

Ты отдай мне свои года,

Чтоб приблизить меня к бессмертью…»

Но бобер промолчал в ответ.

И я понял, что нам отныне

На двоих хватит этих лет…

Остальные добудет имя.

Стена плача

Почетный гость из Северной столицы

Читал псалмы у горестной Стены.

Он на иврите рад был помолиться,

Да не были слова припасены.

Записку меж камней вложил он робко.

А что за просьба в ней была – секрет…

И вдруг Стена ответила негромко:

«Но у меня, простите, столько нет…»

* * *