Все в прошлом. Теория и практика публичной истории

Журналистика способна актуализировать прошлое, использовать его как предмет гордости или сожаления, как «объект для сравнения, возможность для аналогии, приглашение к ностальгии»[239], как «точку отсчета настоящего»[240], показывающую истоки актуальных событий и заставляющую общественность осознать неслучайность современных культурных и политических обстоятельств[241]

. История может выступать каналом трансляции унифицированных идеологических моделей объяснения прошлого или подрывать авторитетную, узаконенную Историю в пользу множества историй[242], создавая возможность для введения в поле актуальной дискуссии противоречащих друг другу версий прошлого.

Исторические публикации могут быть направлены на «восстановление следов уничтоженного или отнятого прошлого»[243], обретение исторической памяти о темах и событиях, которые ранее были закрыты из-за цензуры или отсутствия информации. Самым очевидным примером является восстановление памяти о Большом терроре и сталинских репрессиях, начавшееся в советских СМИ в конце 1980-х годов. В некоторых случаях публикации об уже известных событиях прошлого направлены на формирование их этической или юридической оценки.

Обращение журналистов к истории может служить выработке коллективной идентичности, созданию связей внутри определенного сообщества или нации. Часто журналисты становятся акторами или инструментами государственной мемориальной политики: они вносят вклад в мифологизацию или героизацию истории, оказывают влияние на изменение восприятия исторических событий[244]

.

Рутинная работа журналистов, как правило, включена в механизмы социальной памяти. Отсылки к прошлому используются для формирования исторической перспективы и контекстуализации текущих новостей[245]. Вместе с тем важно отметить роль журналистов как инициаторов исторических проектов — как в медиа, так и вне их[246].

Потребность в обращении к прошлому вырастает из ускорения истории. Исследователь медиа Хорст Пётткер указывает на повышение значимости истории, связанное с изменением функций журналистики: в ситуации автоматизации производства новостей миссия журналиста, по мнению автора, заключается в обеспечении ориентации читателей в настоящем моменте, которая невозможна без обращения к историческому опыту[247]

. С этим тезисом перекликается аргументация создателя важных медийных исторических проектов последних лет Михаила Зыгаря. Их задачей Зыгарь называет не только возможность использовать опыт людей прошлого для понимания нашей собственной жизни, но и возможность посмотреть на то, как люди осуществляют исторический выбор в перспективе «будущего прошлого»[248].

Выражением интереса к прошлому стал «исторический бум», который начался в Европе и Америке в 1990-е годы[249] и распространился на Россию в 2010-х. Он привел к формированию корпуса специализированных СМИ (ТВ-каналов и передач, популярных журналов и т. д.), удовлетворяющих интерес публики к прошлому.

Появление новых цифровых медиа и мобильных технологий трансформировало развитие исторической журналистики. Оно позволило онлайн-СМИ отказаться от линейного нарратива в пользу интерактивных материалов и партиципаторных проектов, компьютерных игр[250]

, видео и анимации. Дифференциация медийного поля, взаимодействие традиционных и новых медиа — к примеру, YouTube-журналистика — изменили, с одной стороны, способы конструирования прошлого, использование исторических документов и т. д., с другой — эстетику представления прошлого и стратегии привлечения читательского интереса.

Демократизировав производство информационного контента, новые медиа подорвали монополию государственных институтов. И журналисты, и историки все больше используют то, что медиаисследователь Эндрю Хоскинс называет digital network memory[251] — новые цифровые способы конструирования прошлого из свидетельств частной памяти, которые становятся общественно доступны благодаря интернету.

При анализе взаимодействия журналистики и исторической науки важно отмечать, как медийный исторический текст или проект соотносится с существующей коммеморативной повесткой. Традиционно ключевым фактором ее формирования в России выступает национальная историческая политика, зафиксированная официальными документами, системой исторических юбилеев, учебниками и т. д. Вместе с тем современная медиакультура также диктует набор исторических сюжетов, далеко не всегда вписывающихся в рамки официальных дискурсов, вызывает демократизацию исторической памяти, повышает значение частной памяти, истории повседневности и т. д. Соответственно, выбор исторического сюжета определяет место журналистского проекта в публичном дискурсе, его легитимирующие или, напротив, подрывные функции.