Всегда говори «всегда»

– Я на три дня уеду. Меня Дарья отпустила.

– Да уж знаю, – Вадим снова сокрушенно покачал головой. – Ты же у нас, оказывается, многодетная мать. Носитель этих самых семейных ценностей… Ты езжай, езжай, я Грозовскому все передам…

Когда Ольга ушла, Вадим снова придвинул к себе стопку рисунков про слоненка. Черт бы побрал эту курицу в ботах! Слоненок был отличный. Десять баллов. И слоненок, и мамаша-слониха, и папа-слон… Во всех рисунках этой урюпинской тетки – очень простых, очень наивных – присутствовал тот загадочный алхимический элемент, который превращает даже очень простую работу в золото. Это как с картинами Кандинского, Пиросмани, Матисса… Вроде ведь все просто, элементарно. Но почему-то за душу цепляет так, что глаз оторвать невозможно… Мало того! Дура в ботах сама выдала на-гор'a вполне кондиционную, продуманную от и до концепцию рекламной кампании. За ночь! Конечно, это сироп, пошлость и прошлый век, все так. Но она научилась не просто рисовать, а производить рекламный продукт, вот в чем дело!

Надо с этим разобраться, и срочно. А то как бы самородок Вадима не подсидел. Впрочем, у Вадима имелась одна идея на сей счет. Так что пускай едет к себе в Урюпинск, на родину слонов. У Вадима как раз будет время свою идею реализовать.

* * *

После московского безумия родной город казался крошечным, сонным и каким-то неумытым… Ольга сошла с перрона. Куда сперва? К Григорию Матвеевичу? Кинуть сумки, выпить кофе, умыться, рассказать новости, а потом уж попытаться увидеться с детьми? Ольга посмотрела на часы. Половина второго. В детском саду – тихий час. Но у Мишки примерно в это время заканчиваются уроки. Значит, можно попробовать перехватить его на выходе из школы. К Григорию Матвеевичу она всегда успеет. Лучше они вечером спокойно сядут, выпьют чаю, поговорят обо всем.

Ольга поудобнее перехватила сумку и зашагала по направлению к школе.

…Мишка сильно вытянулся, похудел, волосы потемнели… Или это свет так падает?.. Ольга дождалась, когда он выйдет за ворота, окликнула:

– Мишка!

Он обернулся, сощурился на солнце, кажется, не сразу узнал:

– Мама?

Ольга подбежала, схватила его, прижала к себе. Мишка стоял, опустив руки плетьми, глаза в сторону. Неловко? Стесняется? Отвык?

Потом они молча сидели на заднем дворе, среди кустов сирени. Разговор не клеился. Ольга так к этой встрече готовилась, так ждала, так мечтала, а встретились – и она растерялась. Сидит, молчит. И он молчит тоже.

Ольга обняла сына за плечи – худющий, кожа да кости, зарылась лицом в волосы:

– Мишка, милый, как я по тебе соскучилась!

По-прежнему молчит, смотрит в сторону.

– А ты? Скучал?

Кивает.

– Мишка. Мишка мой хороший! Как ты живешь? Поговори со мной, пожалуйста. Я тебя так давно не видела, так тосковала…

– Мам, зачем ты нас бросила?

Только не реветь! Нельзя. Не сейчас. Потом. Проглотила ком в горле:

– Я вас не бросила, Мишка. Просто так получилось.

– Папа сказал, что бросила. Он сначала говорил, что тебя в тюрьму посадили, потому что ты у него что-то украла. А теперь говорит, что ты от нас в Москву укатила.

Как ему объяснить? Рассказать правду? Вывалить это все на восьмилетнего мальчишку, пусть разбирается, как знает? Нет, правду она не может рассказать. Когда-нибудь потом.

– Мишка, я сейчас не могу всего объяснить. Просто… Я… не могла с вами остаться. Ну, никак не могла. Я вас люблю, очень, больше всего на свете люблю. Но обстоятельства так сложились… С вами папа остался. Я скоро вас заберу, и тебя, и Машу. Обещаю. Только немного нужно подождать. Скажи мне, как Машка?

– Хорошо. Только все время в нос говорит. И простужается.

– В сад ходит?

Мишка помотал головой:

– Сейчас нет. Дома сидит, болеет.

Значит, Машку повидать не удастся.

– Мам? Это от аденоидов, да?

– Что?

– Машка болеет? От аденоидов?

– Думаю, да.

Мишка начал понемногу оттаивать. Прислонился щекой к ее плечу:

– А помнишь, как мне их вырезали и ты со мной в больнице лежала? И читала про крота. Помнишь?

Конечно, она помнила. Крота звали Слепыш. А на самом деле он все видел и все слышал.

– И был очень запасливый! – Мишка счастливо улыбнулся. – А потом ты мне мороженое купила, помнишь? И сказала, что теперь все можно!

Они еще немного повспоминали – слепыша, мороженое, хорошие времена, когда Ольга еще не укатила в Москву и каждый вечер рассказывала им какую-нибудь историю – всегда разную. Зина – та не рассказывает. Говорит, что не знает историй.

– Мишка, она вас… не обижает?

– Не-ет. Только ей на нас наплевать. Она на нас даже не смотрит. Когда гости приходят, тогда смотрит. И не поет, и про крота не читает, и не целует. Мам, зачем ты в Москву укатила? Помнишь, как раньше хорошо было?

Ольга прижала его крепче, отвернулась – не надо, чтобы он видел, как она плачет, нельзя, ему и так не сладко.

– Скоро опять будет хорошо, Мишка. Это я тебе обещаю. Я, знаешь… Я все время про вас думаю, и на работе, и дома, и везде. Про вас с Машей. Ты… скажи ей, что я ее очень люблю. Скажешь?

– А сама почему не говоришь?

– Я не могу. Мне… В общем, я не могу сейчас домой явиться…

– Почему?