«Всех убиенных помяни, Россия…»

Петербург, Петербург нынешний, некогда прекрасный город некогда прекрасной страны, — есть что-то роковое в этом — каждые сто лет разрушается наводнением. В этом году оно уже пронеслось над униженным творением Петра. Но грозная река не вошла еще в свои беспокойные берега. Но со дня на день там, в Петровом граде, ждут нового, небывалого еще шторма. И, быть может, в день двухсотлетия со дня своей смерти накличет Петр смерть и на свой развенчанный город.

Какая кричащая, какая режущая разница между тем, кто «всеобъемлющей душой на троне вечный был работник», и теми, кто, встав из тьмы, тьму принеся с собой для России, не их России, для России Петра и нашей!

Гений Петра, пройдя сквозь призму двух веков, горит в годах неугасаемым пламенем. Всматриваясь в эту гигантскую тень, брошенную на весь исторический путь страны, невольно хочется преклонить до земли голову перед ним, первым и величайшим нашим императором, крестным отцом России.

Патриархальный быт сельца Преображенского, крутая и тоже «вся в прошлом» мать, вторая жена царя Алексея Михайловича, Наталья Кирилловна Нарышкина, слегка задетые цивилизацией, и то не западной, не «немецкой», а византийской, дьяки Зотов и Нестеров, потом игры с темными «потешными», потом воспитанная по Домострою жена, Евдокия Лопухина, до самого своего пострижения в монахини пытавшаяся и мужа своего, почти подростка, и всю страну отбросить лет на сто назад…

И если в такой обстановке не заглох, не оброс рутиной творческий дух юного царя, то исключительно потому, что крупная, огромная искра Божья пылала в этой неистовой душе с первого же дня ее земной жизни до дня последнего. Никакие бури не загасили ее.

А бурь было много. Сколько бурь! В 1682 году, по смерти царя Федора Алексеевича, десятилетний Петр был единогласно провозглашен царем, но старшая его сестра, царевна Софья, с помощью стрельцов заставила признать двоецарствие обоих братьев — Иоанна и Петра, — но царствовала сама. В год женитьбы Петра (1689) Софья пыталась свергнуть с престола братьев. Потом походы на Азов, поездки в Германию, Голландию, Англию, Австрию, когда молодой царь работал на верфях, как простой рабочий, приводя в изумление иностранцев. Потом новый заговор царевны Софьи, Стрелецкий бунт, великая Северная война, начатая так неудачно (Нарвское поражение, 1700) и законченная блистательным Ништадтским миром (1721), в промежутках Прутский поход, когда только решительность Екатерины спасла жизнь императору, война с Персией, давшая России новую славу и новые земли. Потом внутренний ропот, Булавинский бунт, противодействие всех слоев населения работе Петра по обновлению государства и, несмотря на это, бесчисленные реформы, сразу выдвинувшие полудикую страну в первые ряды великих держав.

Все вынес железный Петр на железных плечах. И долго нес свой край к славе и могуществу. Нес и после смерти, ибо все, что было свершено в России за эти два века, — тогда, в городке Санкт-Петербурхе, было подготовлено руками Петра.

Есть слова, которым без волненья внимать невозможно. Были у нас эти живые, одухотворенные слова: Россия и Петр. Но Россия рухнула, самое имя Петра стерто со щита Петербурга. С мировым грохотом рассыпалось тысячелетнее здание, когда пришли они.

Петр вздернул Россию на дыбу во имя жизни, во имя рождения чего-то лучшего, чего-то нового, такого же бессмертного, как и он сам; они колесовали Россию во имя смерти, во имя тьмы, им равной. Но именно потому, что вышла же страна из допетровского хаоса, верим мы несокрушимо: и теперь ей суждено, мощным ударом снеся все преграды, выйти на прежний, на петровский путь.

Петр не только великий преобразователь, но и яркое олицетворение всего того, чем богата русская душа. Временное рабство, временный хмель возможны; они даже желательны во имя сравнения прежнего с настоящим. Но кандалы на миллионах рук, но дурман в миллионах душ — слишком нелепы, чтобы продолжаться долго.

Петр еще придет, в одном ли человеке, раздробленный ли в тысячах. Петр еще проснется в плененном народе. И ударом миллионов обратно во тьму будут сброшены они, будут сброшены те, именем кого я не хочу грязнить эти строки, эту молитвенную памятку о Петре.

^{(Новые русские вести. 1925. 10 февраля. № 342)}

Русские в Финляндии

Гельсингфорс постепенно становится главным пунктом сосредоточения осевшего в Финляндии русского беженства. Преодолевая порой значительные паспортные затруднения, эмигранты медленно, но верно покидают так называемую «прифронтовую полосу» — район от Выборга и южнее до советско-финской границы — и переселяются в столицу Финляндии.

«Прифронтовая полоса», давно уже не имеющая в своих границах никакого фронта и называемая так скорее по привычке, событиями последних лет обречена на тяжелое умирание.