Вселенная Андрея Сахарова (Часть I)

Андрей Дмитриевич Сахаров был человеком, который не только существенно менял наши представления, но и формировал новую реальность. "В 1968 году он опубликовал за границей первую из своих пророческих книг, которая многим показалась наивной. Но, как сказал Шопенгауэр, талант попадает в цель, в которую никто попасть не может, гений попадает в цель, которую никто не видит" (Аркадий Мигдал, в книге [3]). Эта метафора Шопенгауэра нуждается, однако, в пояснении: дело не в том, что гений видит нечто, что другим не видно. В рамках этого образа смысл вышеприведённых слов Сахарова "Будущее… не определено" состоит, по-видимому, в том, что цель, в которую попадает гений, раньше просто не существовала, не была определена, и возникла (вместе с её описанием) только в результате этого "попадания". Сахаров действительно конструировал будущее, он был не только выдающимся теоретиком, но и инженером-конструктором в самом широком смысле этого слова — при решении как технических, так и общественных проблем. "Нереализованная идея ещё не идея", — говорил Андрей Дмитриевич. Эта установка является важнейшей "динамической характеристикой" того, что можно назвать "Вселенная Андрея Сахарова". Условно-схематически эту "Вселенную" можно представить состоящей из четырёх основных блоков: книги, семья, наука и общественная деятельность. Порядок перечисления значения не имеет, важно всё, все части существенно взаимосвязаны как внутренне, так и волею судьбы и обстоятельств. Настоящий доклад посвящён, в основном, указанной динамике "творения будущего", на практике осуществлявшейся, как правило, на стыке различных блоков "Вселенной Сахарова".

Книги — в первую очередь это, конечно, Пушкин. "Он не только читал и перечитывал Пушкина, он как-то изнутри вжился в то время. Много лет спустя он сказал мне, что кусок русской истории от Павла I и до "души моей" Павла Вяземского существует для него в лицах" (Михаил Левин, "Прогулки с Пушкиным", [3]). Но и вся русская поэзия и литература до начала XX века, до Александра Блока была для него открытой книгой. Позже Елена Георгиевна Боннэр приобщила его к поэзии советского периода, благодаря ей он и лично познакомился с Булатом Окуджавой, Александром Галичем, Давидом Самойловым. Гибель Пушкина на дуэли в 1837 году Сахаров с детства, со студенческих лет рассматривал как поистине вселенскую катастрофу, которую можно было предотвратить, если бы друзья, окружение во-время спохватились. Умозрительную схему спасения Пушкина "по-Сахарову" интересно сопоставить с его же действиями по предотвращению другой глобальной катастрофы — гибели человечества в результате термоядерной войны. Как вспоминает Михаил Левин, Сахаров говорил: "Иван Пущин был человек чести, а он уверенно писал, что не допустил бы дуэли. И особого ума тут не требуется. На Чёрной Речке лежал глубокий снег. Данзас должен был подать Пушкину заряженный пистолет со взведённым курком. И тут он мог оступиться, падая, "нечаянно" спустить курок и ранить самого себя (в ляжку, а не в бок!). При кровоточащем секунданте дуэли быть не может, д'Аршиак бы не согласился. Поединок откладывается, потом друзья успевают вмешаться" ([3], стр. 341). Как видим, всё очень конструктивно и вполне могло сработать. Главное осознать невозможность происходящего и масштаб грозящего бедствия.