Читаем Вселенная философа полностью

Первый тип - это властолюбец, жаждущий культа собственной личности (Вл. Вагнер называл его вожаче-ским типом). Такой человек может обладать интересными идеями, огромными организаторскими способностями, может самозабвенно заниматься большим делом - и все же на первом месте у него не дело, которому он служит, а собственное «я», его он возвеличивает. Если подобного деятеля «держать в рамках», он может принести немало пользы. Но беда в том, что, как правило, «сильную личность» с такой направленностью не удается удержать в пределах общественно полезного. Не успеешь оглянуться, и уже не он работает на общество, а общество на него.

То, что человек может сделать для общества, во многом определяется тем, что он хочет. Но его «хочу», в свою очередь, зависит от того, что он может. В арсенале возможностей вожаческого типа на первом месте колоссальный заряд актерских способностей. Подобно вожаку горильей стаи, представитель этого типа удивительно ловко использует грозный взгляд, выразительную мимику, вовремя сделанный неотразимый жест и т. д. Но вдобавок к этому как человек он отлично знает когда, что, кому и как сказать, каждому поступку он умеет придать особый символический смысл; он щедро раздает мелкие подачки (поможет одному, поддержит другого), чтобы потом, завоевав популярность (ах, он хороший, он добрый, он великий!), безжалостно собрать дань по большому счету.

Но почему же властолюбец не хочет направить свои способности на бескорыстное служение обществу? Видимо, если отвечать на этот сложный вопрос предельно кратко, потому что творческие его потенции все же гораздо слабее «актерских». Ему легче и приятнее изобразить величественный жест, чем спокойно делать скромное дело. Конечно, работать ему тоже приходится, и порой с бешеной энергией, но движет им не любовь к работе, а непомерное тщеславие. Тщеславие же это становится непомерным в тот период, когда этот будущий «кумир» еще ходит непризнанным, в чем-то даже отстает от обычных людей, а его актерские замашки вызывают вместо истерического восторга здоровый смех.

Второй тип - деловой человек. Он включает в себя ряд далеко не одинаковых разновидностей: здесь и человек дела, и «деловик», и, наконец, делец. Но общим для них всех будет полное безразличие к тому, ради какой общественной цели совершается дело. Представитель делового типа силен своими навыками, волей, смекалкой. Но цели ему должны быть заданы либо обществом, либо обстоятельствами, либо биологическими потребностями. Размышлять о них он не станет, ибо абстрактное мышление, мышление, направленное на анализ человеческих ценностей, ему не дано. Если цель, которой подчинено его дело, общественно полезна, он незаменимый человек. Но выпустил его из-под контроля - и он подчинит все именно ближайшей цели, именно интересам того дела, которое он делает сам, поскольку не соотносит задачи своего участка с задачами общего фронта работ.

Третий тип - человек игры. Он сходен с «деловиком» тем, что также безразличен к общественной значимости целей своей деятельности. Но он менее серьезен и более избирателен. Ради любого дела он «вкалывать» не станет, а займется лишь тем, которое вызовет в нем интерес, азарт, раззадорит его. Всякое занятие для него лишь новая игра, которая должна быть «занятной» и «любопытной». На людей, слишком (по его мнению) серьезно относящихся к своему делу, он смотрит со снисходительной усмешкой: «Жить не умеют». В каждое дело он внесет множество интересных блесток, с ним не соскучишься, но не дай бог поручить ему какой-либо выбор: целей, кадров и т. д., - вместо объективного подхода все будет решать личный (и весьма неустойчивый) вкус.

Я вспоминаю разговор с талантливым человеком такого типа, которому я когда-то принес свои первые опусы.

- Да, молодой человек, я прочел, это было весьма любопытно...

- Но как вы относитесь к моим идеям? Нужен ли я?

- Вы наивны, молодой человек. Кто же будет решать, нужны ли вы. Интересно ли вам это занятие - вот главное.

Потом, помнится, я доказывал, что пусть будет трудно, но я буду счастлив в борьбе и т. д. Он снисходительно улыбался: это уже было нелюбопытно. Мы не поняли друг друга.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эврика

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное