Вселенная философа

Четвертый тип наиболее совершенен. Это тип творца с социальной направленностью. Он соединяет в себе достоинства человека дела, ибо тоже умеет добросовестно работать, и человека игры, ибо дело ему интересно. Когда нужно, он будет упорен, как робот, а если можно - всегда будет делать дело артистично и с наслаждением. Но в отличие от предыдущих типов он хорошо осознает социальную значимость своих целей, и его «хочу» органически совпадает с общественными «нужно». Он много может, но не «Я могу!», а «Можно сделать лучше!» движет его поступками. Поэтому в отличие от человека вожаческого типа творец строит пирамиду не как памятник своему величию, а как нечто нужное людям, украшающее мир и составляющее смысл его собственной жизни. Его деятельность глубоко человечна и сознательна. «Наполеон и все другие люди его типа, - сказал однажды Бернард Шоу, обращаясь к Альберту Эйнштейну, - создавали империи. Но существует еще класс людей, которые стоят заведомо выше этого. Они создавали Вселенную, и у них, у создателей Вселенной, чистые руки, не запятнанные ни единой каплей человеческой крови».

Для человека творческого типа характерна особая ясность, прозрачность чувств и намерений. Людям с замутненной душой эти качества представляются порой детскостью и наивностью. Действительно, как «наивно»: зачем интриговать, завидовать, суетиться, быть беспокойным властолюбцем, угрюмым роботом или азартным игроком, когда в этом прекрасном мире можно так великолепно творить?!

Я радости не знал - сознательно обидеть,

Свобода ясности мне вечно дорога.

(К. Бальмонт)

За свою «наивность» люди этого типа не раз расплачивались здоровьем и жизнью, ибо за истину и красоту, которую они несли, их подвергали гонениям, сажали в тюрьмы, предавали смерти.

И все же еще и еще раз: если кто-то имеет возможность играть и потреблять, то только за счет того, что кто-то другой шаг за шагом, век за веком творит и приближает день торжества истории над предысторией, социальной природы человека над всеми ее искажениями.

Впечатляющий портрет человека социально-творческого типа дается в стихотворении Новеллы Матвеевой «Сон». Обреченный мир ждет конца. Кто-то, махнув на все рукой, одержим одним желанием: «Жить! Доживать! Дохрустывать селедку!» Но не на таких держится жизнь.

И в страшный час, когда из

Подлеца,

Как залп из жерла, хлынул крик развязки,

И вылезло лицо из-под

Лица, И выскочила маска из-под

Маски, -

Вбежал какой-то хрупкий человек,

Стал посреди всего земного шара,

С лицом усталым, как весенний снег,

Подтаявший от близости пожара.

-Нашел! - он крикнул. - Эврика! -

Как брат,

Раскрыв народам быстрые объятья. -

Я знал, я знал, что входит в яд и в ад

Противоядье и противоадье!

Не будет взрыва! Атомы за нас!

Да будет жизнь! Вы будете! Я буду!

Я сделал все. И завершил - сейчас,

Да - в этот миг, в предсмертную минуту.

Восхищение социально-творческим типом не должно закрывать от нас того факта, что и это столь хорошее «хочу» тоже обусловлено вполне определенным «могу». Творец более слаб, чем предыдущие типы, в том смысле, что он сам по себе гораздо больше их нуждается в подлинно человеческих отношениях: доверии, взаимопомощи, искренней любви. Тот, кому подчинение себе других людей удается лучше, чем созидание в сотрудничестве с ними, не станет творцом. Но это слабость того же типа, что заставила нашего далекого предка взять палку в руки: есть хорошая слабость, так же как и хорошая неприспособленность. Мощная тяга к созиданию, понимание, что «можно сделать лучше», неумение и нежелание подлаживаться к плохому и несовершенному - вот основные компоненты, из которых слагается «могу» этого типа.

Постоянное совершенствование мира и самого себя формирует большое чувство ответственности, осознанную (в отличие от «деловика») серьезность (в отличие от «игрока») в выполнении своего дела.

Пятый тип - это мастер показухи. Ему неважно - кем быть, важно - кем казаться. И страшен он, если его способности велики, а цели мелки. Человек с большими задатками, но мелкотравчатыми целями, отсутствием социальной ответственности, серьезного отношения к труду становится пустоцветом. С легкостью необыкновенной он создает видимость дела и как никто другой развращает окружающих, ибо наглядно показывает, что быть обаятельным болтуном - самый легкий способ существования. То, что одновременно это и самый пустой способ, доходит несколько позже. А ведь обидно видеть, когда, например, человек с бесспорно острым и гибким умом употребляет его не на дело, а лишь на создание антуража, на пускание пыли в глаза: или когда женщина, обладающая блестящими способностями, гораздо больше обеспокоена не их реализацией, а тем, чтобы казаться неотразимой и загадочной. Спохватится потом человек, а уже поздно: все ушло на то, чтобы казаться причастным к вершинам, вместо того чтобы быть среди тех, кто упорно карабкается на них.