Вселенная Риддика

Темное небо начало подниматься, постепенно окрашиваясь в серый цвет. Вскоре появились первые слабые крылья рассвета, тонкими дымчатыми струйками распарывающие небо от середины к краям. Становилось жарко. Горизонт светлел, крылья набирали силу, превращаясь в уверенные желто-оранжевые лучи, которые, раскрывая бутоны немыслимых цветов, с силой поднимались вверх, от яркой огненной сердцевины солнца к оплавленным горам. Ангар и взлетная полоса все еще находились в тени под прикрытием скал, а вокруг уже бушевали огненные змеи, заливающие пожаром все вокруг. Воздух начал дрожать и плавиться. Риддик вывел корабль из ангара на взлетную полосу. Не теряя больше ни секунды, они взлетели, убираясь на темную сторону планеты и оставляя позади раскаленный ослепительно-белый свет.

— Уф, — выдохнул дропп. — Хотел бы я слиться со всей этой мощью и красотой.

— Уже не в первый раз я вижу восход этого солнца, — произнес Риддик, — но сегодня, мне кажется, я услышал его песню.

— Рад за вас, — перебил их Шеркан. — Но корабль наших преследователей совсем близко.

— Похоже, мы не удивили их своей скоростью, — заметил Риддик.

— За нами следят? — спросил дропп.

— Да. И мы не знаем кто это. Шеркан, тебе знакомо место под названием Чешуя Дракона?

— Это сложное серповидное созвездие с постоянными частотными излучениями, с множеством планетоидов с нестабильными траекториями из-за гравитации и, вдобавок, с прерывистыми потоками радиации, которые не очень удобно пересекать. Ты его имеешь в виду?

— Довольно шумное и склочное место, — кивая головой, подтвердил Риддик. — Лучший военный полигон, который я знаю. Потанцуем там. Вам обоим необходима практика. Ты, Шеркан, пристреляешься по более мелким мишеням, чем звезды. А ты, — Риддик развернулся к дроппу, — научишься выполнять мои приказы и не терять сознание.

— Криолокеры готовы. Курс принят.

Слова шли через сон, через тревожную темноту. Тихий шепот, от которого становилось жутко и смертельно холодно. Риддик беспокойно пошевелился.

Ледяная вода капала с выступа прямо за шиворот и стекала по спине. Мокрая, грязная роба давно впитала из лужи, в которой он стоял, всю воду, стала тяжелой и путалась в ногах. После пятнадцати часов работы мышцы окаменели и уже не дрожали, а руки давно перестали чувствовать молот и его тяжесть. Металлические звуки ударов, доносившихся со всех сторон, сливались со свистящими ударами плетей, звуками льющейся воды, криков надсмотрщиков и осужденных.

Свист раздался совсем рядом, и он сжался, опуская голову вниз, но спина не почувствовала удара — наверное, досталось кому-то другому. Второй удар вышиб молот из рук и хлестанул по пальцам. Теряя равновесие, он упал в холодную грязную лужу и увидел перед собой грубые сапоги с железными кривыми носами. А потом ясно увидел желтые гвозди на подошве сапога, который летел прямо в лицо. В носу что-то квакнуло и по лицу начало растекаться тепло.

— Ну, что, щенок? Захлебнулся своими соплями? — второй удар под ребра затопил острой болью весь левый бок.

Равнодушно удивившись, что до сих пор испытывает боль, он вдруг услышал:

— Отстань от пацана. Ведь убьешь.

— Он все равно скоро сдохнет, а так уже сегодня сожру его пайку! — его голова дернулась от следующего удара. — Иди к папочке!

Он давно привык ко всему происходящему вокруг, потому что другого не знал, и относился к этому с отрешенностью, которая помогала отгораживаться от голода, страха и боли. Но сегодня, темнота, застилающая глаза, была совсем не той темнотой, в которой он любил быть. После очередного удара, впав в бессознательное состояние, он увидел лежащего себя далеко внизу в черной ледяной луже, увидел свой мир вокруг — мир тюремной шахты, зеков, надзирателей и тюремщика, который ржал и пинал его тело сапогами.

— Поднимайся, сынок, — вдруг услышал он.

В стороне стоял маленький сухонький старичок, которого раньше он здесь не видел, и который единственный не смеялся, а серьезно смотрел, нет, не на его тело в луже, а вверх, там, где сейчас он находился, прямо в глаза.

— Жизнь — это все, что у тебя есть. Куда ты собрался? Ты решил отдать ее им?

— В ней ничего нет, кроме боли.

— Но ты даже не видел неба и звезд!

— Скоро я поднимусь выше. И увижу их.

— Но ты не узнаешь радости от прикосновения к ним!

Риддик дернулся в камере, но ремни заботливо вернули его обратно. Криосон крепко держал в своих наваждениях.

— Жизнь. Какая она?

— Она разная. В ней есть все: жестокость и красота, злость и нежность, ледяной холод и тепло ласковых рук. Ты увидел не самую лучшую сторону.

— А есть и другая?

— Я научу. В маленьком ребенке живет душа великого воина.

— Что мне делать?

— Пока просто поднимись.

Он посмотрел еще раз на всех, сверху вниз. Вокруг были только одни большие и злобные твари. Как он ненавидел их всех, их жестокость и агрессивность, их черный мир! Он почувствовал, как глубоко внутри него разгорается огонь, как начинают дрожать руки, как сердце протестует против своего страха и слабости, и, приходя в себя, он ощутил прилив сил и каких-то новых чувств.

— Защищать свою Жизнь — это естественно.