Всемирный следопыт, 1926 № 04

Правда, был еще в районе туземный судья, но он всегда был в раз'ездах. Чтобы проехать верхом поперек всего района в одну сторону, надо было употребить месяца полтора. Судья был человек тучный и почтенный, в дороге любил покушать и отдохнуть. В благодарность за гостеприимство судья всю дорогу до места преступления ругал всех ворами и убийцами. Его любили и уважали, так как из-за огромных расстояний дело обычно кончалось ничем. Все привыкли, что судья ездит только по покойницким делам. Милиционера Никитина интересовали только живые, и потому его авторитет был выше.

Вообще у населения было свое особое отношение к власти. Если бы Никитин вздумал об'явить себя губернатором старого режима, ему сказали бы с некоторым удивлением. «Й-э!», и жизнь пошла бы своим чередом.

Великая Русская Революция, голод, борьба городов и все новшества интересовали туземцев, как сплетня о ссоре между начальством. У начальства много времени и денег, пусть делают, что хотят. Что же касается жизни, хе-хе, она вся изложена в коране. Как ходить в гости, занимать деньги, жениться, сморкаться — все там есть. Это от аллаха и навсегда.

Если приезжает оратор, его надо слушать. На сегодняшний день оставлена работа. Начальство для того и живет, чтобы кричать и отнимать у людей время.

Когда я приехал в эту благословенную долину, все было спокойно. Даже судья сидел дома. Никаких неизвестных трупов в окрестностях не появлялось. Никто не заявлял, что Кошкалды и Мумын зарезаны, и по выяснении всех обстоятельств убийства, под присягой всего кишлака, Кошкалды и Мумын не возвращались живехонькие домой после торговой поездки. Одним словом, все было вполне благополучно.

Никитин целыми днями сидел в пустой комнате, которая называлась «управлением». Иногда он играл там в шашки, иногда занимался статистикой, но чаще всего сидел без всякого дела и пил чай. Базарные караульщики рассказывали ему всякие сплетни о том, какая женщина прошла ночью по улице и какой бала (юноша) бежал после этого, рыдая, с большой шишкой на лбу.

Я тоже любил их послушать и часто ходил в управление. Однажды, когда я пришел, я застал Никитина озабоченным и мрачным. Он был недоволен до крайности решением судьи по одному делу и хотел итти об'ясняться.

Два киргиза разодрались на базаре. У одного было сильно надкушено ухо, у другого разодрана ноздря. Судья опросил их обоих и пятерых свидетелей. Так как оба были и потерпевшими и насильниками, судья в назидание решил считать их только насильниками и оштрафовал обоих. Кто-то из свидетелей показал нож драчуна, начавшего ссору, и заговорил о покушении на убийство. Судья плюнул и заявил, что убить можно даже кулаком. При этом показал такой кулак, что все попятились.

В заключение судья оштрафовал каждого свидетеля на два куска маты (домотканная материя) и об'явил, что каждый человек, находящийся на базаре, должен дать виновному по шее, а не ходить кляузничать. Киргизы были в восхищении от суровости судьи. Они уплатили ему мату и хохотали во все горло, когда он вытолкал всех и выбросил за дверь кусок маты «на перевязку», как он выразился.

Никитин только что хотел собираться к судье, как вдруг прибежал караульщик и заявил, что на базаре курят анашу так сильно, что запах слышно за квартал. Никитин дал ему еще двух человек и приказал доставить виновника вместе с чилимом.

Права Никитина в борьбе с анашой были освящены кораном, и потому, когда он поднял крик, в управление набежало человек восемь караульщиков. Старые и молодые, в лохмотьях, с традиционными дубинами от ханских времен, они столпились вокруг своего начальника.

— Где курят? — грозно спросил Никитин.

— Худай Берген курит, — хором ответили караульщики.

— Идите к тем, которых я уже послал, и приведите старого иблиса (дьявола) вместе с чилимом. Кочь (вон)!

По всему полу управления затопотали босые ноги, и мы остались одни.

II.

Никитин сидел и ворчал. Недоконченная партия шашек стояла в пустом управлении. Прошло минут пять. Вдруг старый караульщик Шеримбай, самый почтенный с виду, но на самом деле большой пройдоха, заглянул в управление.

— Войди! — крикнул Никитин.

— Тюра (сановник)! — сказал Шеримбай, — мы ничего не можем сделать. В доме Худай Бергена поселился иблис (дьявол). Худай Берген нехороший человек, он делал опиум для продажи, и аллах его покарал.

— Не разговаривай долго, как сорока, — перебил Никитин, — у тебя седая борода, а не птичий хвост.

Шеримбай продолжал:

— Караульщики стоят во дворе и не смеют войти. Худай Берген разговаривает с дьяволом. Это не язык мусульманина, а язык шайтана. Тьфу!

— Шеримбай, дай-ка мне штаны, вон там висят на стене, — приказал Никитин, любивший отдыхать в прохладе в часы занятий.

Хмуро натянув штаны, Никитин подошел к окну. Шеримбай с ужасом увидел, что его начальник надевает через плечо шашку. Дело шло о сопротивлении власти, и вид Никитина действовал на Шеримбая, как войско, идущее в бой мимо обывателя.