Всешутейший собор

Примечательно, что в их русском варианте «приключения» никак не соотносились с личностью легендарного барона (здесь не упоминалось даже имя Мюнхгаузена). В книге представлено несколько героев, от лица которых ведется речь. Один из них – иноземец. Сообщается, что отец его был родом из Берна (Швейцария) и «ему было поручено иметь попечение о чистоте улиц, переулков и мостов; должность сия называлась: чистильщик улиц». Мать родилась в Савойских горах, занималась торговлей мелкими товарами, потом пристала к кукольным комедиантам, торговала устрицами в Риме, где и познакомилась с отцом героя. В Риме же наш герой «произошел… на свет к общей радости и удовольствию… родителей и там взрос и пришел в совершенные лета».

Хотя Н.П. Осипов всемерно стремился изъять из текста перевода российские реалии, они все равно выходят наружу. Откуда ни возьмись, появляются вдруг ямщики с залихватским посвистом, с которыми надо браниться на почтовых станциях, а в дороге останавливаться у каждого питейного дома, давая им на водку; герой облачается в епанчу и покупает русские розвальни; после попойки он просыпается в избе, одетый по-крестьянски, и кто-то кричит ему: «Ну, Ванько, вставай-ко да запрягай коней!»

Более того, во второй части книги описывается быт помещиков именно в русской деревне. Автор рассказывает о детстве и юношеских годах уже другого своего героя – дворянского недоросля, растущего среди крепостных крестьян и борзых собак. «Чем больше я резвился с борзыми и лягавыми собаками, – вспоминает сей герой, – чем больше дразнил и бил крестьянских ребят, тем больше получал от матери вкусных сладостей, отцу же моему делался час от часу милее. Мне было от роду 9 лет; и при таком моем малолетстве думал я, что дворянин есть от прочих людей совсем отличное творение… В сем правиле заключалися все мои мысли, с которыми я взрос и вошел в современные годы. Я гремел в карманах деньгами, когда у других не было ни копейки; я дрался, а другие должны были сносить терпеливо; я приказывал, и мне повиновались. Я сердился, и все дрожали». По мнению исследователя А.В. Блюма, здесь представлен типичный Митрофанушка и «прямая перекличка с “Недорослем” Д.И. Фонвизина» явственно обозначена. Интересно и то, что одна из гравюр, помещенная в этом издании, имеет надпись отечественного толка: «Речка Хвастунишка. Село Вралиха».

Круг источников, послуживших основой для создания книги, сочинением Г.А. Бюргера не ограничивается. Об этом прямо говорится в главе «Еще барышок. Что не долгано, то надобно добавить новым полыганьем»: «Двум авторам

вздумалось описывать мои похождения». Речь идет тут, по-видимому, о каком-то еще не установленном нами иностранном оригинале, который переводчик, как говорили тогда, «склонил на наши нравы». Тем более что здесь содержатся главы, отсутствующие у Г.А. Бюргера: «Ездит верхом по морю», «Вешает шляпу и перчатки на солнечный луч», «Едва не утонул в своем поте», «Сочинитель говорит прежде своего рождения», «Родясь, выливает за окно таз с водою», «Попадает сам в котел и переваривается», «Наевшись яиц, выплевывает живых цыплят» и т. д.

Кроме того, вполне очевидно и творческое участие в издании самого Н.П. Осипова, выступающего в ряде случаев оригинальным автором. Именно ему принадлежит посвящение в книге, адресованное не какому-то влиятельному лицу (как это было принято в изданиях того времени), а «тридцати двум азбучным буквам» русского алфавита – «сильным, удивительным, великим, отменным, преполезным, и пагубным чадам человеческого остроумия». Переводчик вовсе не преклоняется перед листом печатной бумаги, прекрасно понимая, что печатное слово несет с собой не одни благодеяния. «Без Вашей [букв. – Л.Б.] помощи, – пишет он, – никакая истина изобразиться не может, равным образом и всякая ложь Вам обязана если не рождением, то по крайней мере существованием».