Всешутейший собор

Слово «ложь» и производные от него настойчиво повторяются и варьируются на протяжении всего текста, настраивая читателя на нарочитую нереальность происходящего. Показательна в этом отношении главка с примечательным названием: «Обличение во лжи авторов, писавших сию книгу». Герой обращается здесь к «книгочейной публике» с изобличением во лжи сочинителей его невероятных приключений: «В повествованиях их нашел я такую мякину, что с настоящею моею пшеницею ни малейшего не имеет сходства. Большею частью выдавали они за мои похождения площадные враки». Но и сам герой предстает перед нами как неисправимый враль, восхваляющий свои несуществующие подвиги: он и себя называет «надутым ложью так, что не знал, как ею разродиться». Однако сами фантастические истории, объединенные в книгу и циклизованные вокруг фигуры говорящего лица, были отмечены печатью остроумия, находчивости и искрометного юмора, а потому создавали совсем иной образ их рассказчика, обаятельного и весьма привлекательного. «Читатели находили для себя в тех вздорах, – продолжает он, – немалую забаву. Хватали несбыточные и небывалые мои приключения с великою жадностию и хвастали тем, что их читали. Похождения мои читаны были больше и охотнее, нежели какие другие важные и полезные книги». Все это обусловило амбивалентность восприятия книги современниками: рассказчик мог оцениваться и как бесстыдный бахвал (в этом случае он становился антигероем), и как подлинный герой («творитель» оригинальных вымыслов).

В 1818 году, следом за пятым изданием книги «Не любо – не слушай, а лгать не мешай», под таким же названием выходит в свет стихотворная комедия еще одного литератора – А.А. Шаховского (1777−1846). Одно то, что Шаховской использовал популярное заглавие, говорит о его непосредственной ориентации на опыт Н.П. Осипова. И действительно, в качестве главного персонажа (антигероя) его пьесы выведен неисправимый враль Зарницкин, лишенный каких-либо привлекательных черт. Сюжет таков: Зарницкин пропадал восемь лет и теперь возвращается – согласно его собственным (обманным) показаниям – после героических ратных трудов и блестящих заграничных путешествий к своему дядюшке Мезецкому и тетушке Хандриной в их подмосковное имение. Он сочиняет самые неправдоподобные истории. То сулит «на праздничный кафтан заморского сукна не толще паутины», то распространяется о «целом возе» диковинок, которые будто бы вывез из Европы:

Во-первых, те часы, которыеВольтерВ подарок получил от ФридрихаВторого;

Они в четвертачок, а скольков них затей!Играют: зори, сбор и с лишкомсто маршей, —Он мне достал их прямоиз Женевы.Еще же перстенек с курантами,

с рукиФранцузской королевы;И папы Римского зеленые очки,Да не очки, а чудо!Поверишь ли? На место стеколв них

Два плоских изумруда.

Зарницкин преисполнен собственной значимости и похваляется тем, что сумел «навек себя прославить». Вот, к примеру, что говорит он о своем пребывании в Швейцарии:

Еще на этих дняхЯ письма получил, мне из Лозанныпишут,Что в память дня отъезда моегоТам траур наложен для города

всего.

К комической демонстрации его вранья и сводится содержание комедии. В финале, однако, выясняется, что Зарницкин не только лгун, но еще вдобавок и аферист и мерзавец: когда у него вышли все деньги, он стал распространять ложные слухи, будто его тетя Хандрина умерла («Он тетушку свою заочно уморил») и что якобы он – ее единственный наследник. Под этим предлогом он занял кругленькую сумму, а потому высматривал себе денежную партию для брака. Выбор его пал на графиню Лидину, помолвленную с его дядюшкой. В результате мистификации этого «лживца» полностью разоблачаются, а его дядя Мезецкий произносит патетические слова:

Когда ж хоть раз солжешь,то должен в тот же часВ коляску сесть, скакать и неказать нам глаз.