Всеволод Большое Гнездо из рода Мономаха. Византийские уроки Владимирской Руси

Н. М. Карамзин полагал, что осажденный город спасло от сдачи ранение Изяслава, «ибо Великий Князь, видя страдание любимого, мужественного племянника, не мог ревностно заниматься осадою, и в десятый день, заключив мир с жителями, отступил к ладиям…»[226]. Объяснение малоубедительное, если учесть тот факт, что 29-летний Всеволод Юрьевич – не сентиментальный юноша, но опытный, закаленный в боях полководец, повидавший немало ран и смертей. Но дело даже не в особенностях биографии конкретного военачальника. Не считаться с эмоциями, не поддаваться чувству горечи за страдания боевого товарища, даже близкого, даже родного тебе человека, требовал суровый воинский этикет. Современный историк считает, что «подчеркнуто равнодушное отношение к смерти было составной частью княжеского поведения. Особенно наглядно оно представлено в письме Владимира Мономаха к Олегу Святославичу, там, где говорится о смерти сына Мономаха на поле брани: “Дивно ли, оже мужь оумерлъ в полку ти? Лѣпше суть измерли и роди наши”»[227]. Вспомним в этой связи, насколько высок был авторитет Владимира Всеволодича среди его потомков, как стремились ему подражать сыновья и внуки.

Не вызывают сомнений выучка и отвага русских ратников: сравнительно небольшой белоозерский полк наголову разгромил более чем пятитысячное войско неприятеля. Наверняка не хуже были подготовлены и другие полки. И всё же главные силы Всеволода не предпринимают активных действий (самочинная атака Изяслава не в счет). Владимирский князь явно выжидает. Чего же он ждет? Того, за чем и пришел под стены булгарской столицы, – предложения заключить мирный договор, разорванный булгарами в 1152 г. и, видимо, так и не возобновленный впоследствии. Долго ждать не пришлось: «Болгаре выслалися бяху к нему с миромъ»[228] («съ челобитіемъ» – уточняет «Воскресенская летопись»[229]).

Осторожное, продуманное ведение военных действий было в духе Всеволода Юрьевича: насколько возможно, он избегал большой крови, добиваясь грамотным выбором позиций и точечными ударами по уязвимым местам противника нередко большего, чем дало бы ему генеральное сражение. Яркий тому пример – двухнедельное «стояние» в 1180 г. войск Всеволода (в составе суздальских, рязанских и муромских полков) против вторгшихся в Суздальскую землю ратей Святослава Всеволодича (в ту пору князя черниговского) и его союзников новгородцев, имевшее место на реке Влене (в которой историки видят р. Велю, приток Дубны[230]

): «Соуждалци же стояху на горах, во пропастехъ и ломох, ако же нѣлзи ихъ доити полком Святославлимъ. Всеволожа дроужина хотяхоуть ехати крѣпько на Святослава, Всеволодъ же благосердъ сыи не хотя кровопролитья и не ѣха на нь, и посла Всеволодъ Рязяньскии князи, и вогнаша в товары (в стан. – А. В.) Святославле, и потопташа ѣ, а инѣхъ изоимаша, а другие исѣкоша…»[231] Измотанный налетами на свой лагерь, так и не дождавшись решающей битвы, Святослав, опасаясь весенней распутицы, поспешно отступил. Преследовать его не стали, но обоз отбили.

Столь же расчетлив и сдержан Всеволод при осаде Биляра. Если бы не «молодецкая» выходка Изяслава, стоившая ему (и, наверное, не только ему) жизни, да не попытка булгар захватить русскую флотилию, поход 1183 г. мог бы окончиться практически бескровно. (Вновь напрашивается параллель с военно-политической стратегией Византийской империи, которая, усмиряя очередного беспокойного соседа, всеми способами старалась избегать масштабных сражений и отнюдь не желала его сокрушить, понимая, что опустевшее место займет другой, возможно, еще более опасный[232].)

И вот эту кампанию, которая вовсе не ставила своей задачей разгром неприятеля и захват его территорий, но представляла собой радикальное средство принуждения к миру, современный автор сравнивает с крестовыми походами, допуская, что «в случае успеха Всеволод намеревался завоевать всю страну, а на ее месте создать вассальное христианское княжество.»![233]

Завоевывать Волжскую Булгарию никто из русских князей не собирался: ни Всеволод Большое Гнездо, ни его предшественники, ни преемники. Тем более под знаком креста. Правители Владимиро-Суздальской Руси были прагматики: в меру сильный и независимый добрый сосед был им нужнее, нежели слабый, внешне покорный, но затаивший злобу «подручник».

Итак, договор, заключенный, как мы помним, Юрием Долгоруким, отцом Всеволода, продлен на прежних условиях. Везя водою тело скончавшегося от раны Изяслава, «Всеволодъ възвратися в Володимерь, а конѣ пусти на Мордву»[234]. Княжьи дружины не могли вернуться домой с пустыми руками.

За пять веков до Петра Великого

В числе условий договора наверняка была статья, обеспечивающая транзит товаров через владения булгарского эмира. Вопрос: много ли времени понадобилось русским купцам, чтобы воспользоваться этой вновь открывшейся возможностью? Вспомним, какие суда составляли флотилию Всеволода. Лаврентьевская летопись называет их обобщающим термином: «лодьи». Ипатьевская уточняет: «носады и галѣѣ»[235].