Всеволод Большое Гнездо из рода Мономаха. Византийские уроки Владимирской Руси

После разгрома норманнов 7 ноября 1185 г. и скорого освобождения Фессалоники икона могла вернуться в базилику св. Димитрия и уже оттуда, не позже осени 1196 г., отправиться на Русь. И 10 января 1197 г. чудотворный образ, источавший миро «на здравье немощным», занял свое место в иконостасеДмитриевского собора. Икона пережила монгольское нашествие и в конце XIV в. была перенесена из Владимира в Москву: по одной версии – при Дмитрии Донском в 1380 г., накануне Куликовской битвы; по другой – уже после смерти князя, в 1390-1400-х гг.[299], при митрополите Киприане (что любопытно в контексте исследования – уроженце Тырнова).

Существуют убедительные доказательства того, что «доска гробная из Селуня» сохранилась до наших дней и что именно она установлена в иконостасе Успенского собора Московского Кремля, в южной части местного ряда. (Драгоценный оклад конца XIV – начала XV в. с житийными сценами, вытисненными на золоченом серебре, исчез во время оккупации Москвы войсками Наполеона, остался только золотой сканный венец, который находится в экспозиции Оружейной палаты.) Образ великомученика написан на дубовой доске размером 168,5 х 86 см, составленной из трёх частей.

Искусствовед Э. С. Смирнова отмечает, что параметры доски: глубина лузги[300], угол ее скоса, ширина полей – «типичны для византийских икон так называемого средневизантийского периода (X – начало XIII в.)» и что, судя по конструкции, «доска изначально была приготовлена как икона»[301]

. Почему же летопись делает акцент не на изображении, а на характере его носителя, называя писаный образ «доскою гробной»? Мнение специалиста таково: особую ценность принесенной на Русь реликвии придавало ее происхождение из базилики св. Димитрия, от мироточивой гробницы, чудесные свойства которой она унаследовала[302]. Отсюда специфика ее летописного названия.

Возможные сомнения в том, что во Владимир была отправлена именно икона, а не доска, отметает искусствовед И. Я. Качалова. Она значительно сужает временные рамки создания образа, ограничивая их X–XI столетиями: «О том, что икона действительно могла быть написана в X–XI веках, свидетельствуют массивная приземистая фигура святого, пропорции иконной доски, широкие поля и глубокий ковчег»[303]

.

Анализируя изображение на «доске гробной», исследователи исходят из того, что поновления солунской иконы, в результате которых первоначальная живопись была полностью утрачена, не исказили содержание и форму оригинала. Одно из таких поновлений относится к 1517 г., о чем сообщается в надписи на металлической пластине, расположенной под иконой. Отдельные небольшие фрагменты этой живописи обнаружены под слоем другого поновления, которое выполнил в 1701 г. изограф Оружейной палаты Кирилл Уланов, ученик и последователь Симона Ушакова. Запись на поземе иконы, удостоверяющая имя поновителя, сообщает также о том, что художник изобразил св. Димитрия «по древнему начертанию», то есть полностью повторил композицию оригинала. Иными словами, не будучи точной копией салунской иконы, рассматриваемый нами образ является верным ее подобием. (Для полноты картины отметим, что в 1979 г. икону под записью Кирилла Уланова расчистила от еще более поздних наслоений реставратор В. Козинцева, сотрудница Всесоюзного научно-реставрационного производственного комбината[304].)

Не все исследователи склонны отождествлять образ Димитрия Солунского, установленный в Успенском соборе Москвы, с летописной «доской гробной». Искусствовед А. В. Рындина высказала мнение, что последняя представляла собой не живописную, а резную икону (рельефную деревянную статую) и вряд ли сохранилась к концу XIV в., которым датируется перенос реликвии в Москву, и что образ, поновленный в 1517 и 1701 гг., изначально не был оригиналом, а являлся копией – списком с некой действительно древней византийской иконы, который заказал митрополит Киприан, занимавший кафедру в Москве в 1390–1406 гг. В связи с этой гипотезой[305]

уместно обратиться к миниатюре Радзивиловской летописи (лист 242) – рисунку, живописующему принесение солунской иконы во Владимир. Основной список этой летописи – лицевая (иллюстрированная) рукопись конца XV в., текст которой восходит к летописному своду Переяславля Залесского, составленному в 1214–1216 гг., а миниатюры – к нему же и, вероятно, к Владимирскому своду начала XIII в.[306] Иначе говоря, оригиналы рисунков, относящихся к описываемым здесь событиям и дошедших до нас в копиях XV в., были выполнены современником, а возможно, и свидетелем этих событий. После изысканий А. В. Арциховского, установившего, насколько точно иллюстрации Радзивиловской летописи передают форму и показывают назначение средневековых вещей, исследователи убедились, что эти «картинки» (по неудачному определению М. Д. Присёлкова[307]) не просто украшают текст, но дополняют и поясняют его[308].