Вся жизнь перед глазами

— Этот ангел — наша совесть. Совесть — вот то никогда не тускнеющее зеркало, в которое мы часто забываем смотреться. Совесть — это голос Бога в природе и в сердце человека.

Девочка достала ручку и лист бумаги и записала эту фразу на память.

Она побежала…

Вон из туннеля в джунглях, замусоренного ореховой скорлупой, назад, к свету, туда, где она встретила мистера Макклеода. Теперь здесь было пусто. Только все так же стоял джип с водителем, таращившим свои остекленевшие глаза, и его спутницей, неловко завалившейся на соседа, как будто ее подбросило на ухабистой дороге, а выпрямиться она забыла.

Да еще аборигены, которым не было до нее никакого дела.

Спотыкаясь, Диана кое-как доковыляла до лестницы, ведущей к вольеру со львами.

А что, если Эммы тут нет?

Она вскинула запястье, но вспомнила, что утром не надела часы. Вместо них на руке болтались совершенно бесполезные серебряные браслеты. Интересно, который час? Как долго она разговаривала с мистером Макклеодом? А потом стояла, разглядывая слониху Эллу? Диана подняла глаза к небу: солнце было в зените, значит, сейчас полдень. Неужели так рано?

Впрочем, почему бы и нет…

Полдень так полдень.

Солнце ведь не может остановиться в небе, как останавливаются часы.

Всего двенадцать часов дня. И до запланированной встречи у входа в зоопарк еще куча времени.

Но по ступенькам Диана по инерции не шла, а бежала. Бежала, хотя дрожали колени и ноги подкашивались. Ей было жарко. Она устала. Солнечные блики играли на листьях тропических растений, яркие, как само светило, и слепили глаза. Откуда-то сверху слышался высокий протяжный вой… Или это стучит у нее в висках? Она обхватила голову руками и выронила сумочку.

Обернувшись, Диана смотрела, как по ступенькам скачет ее сумка. Хоть бы не расстегнулась…

Расстегнулась.

Она видела, как из кошелька посыпалась мелочь: маленький ручеек из серебряных и медных монет. За кошельком выпал тампон, а потом — хотя она точно знала, что этого не может быть, — прозрачный пластиковый пакетик с марихуаной.

Он был плотно перевязан резинкой, и даже отсюда, с верхней ступеньки, Диана отлично различала измельченные запрещенные листья, матово и жирно поблескивающие на солнце.

— Миссис Макфи?

Диана вздрогнула. Перед ней вырос черный силуэт с крыльями — сестра Беатрис. Солнце из-за спины монахини било прямо в глаза, и ей пришлось прищуриться. Сестра держала в руках неаккуратную груду светло-коричневых папок, которые разъезжались в разные стороны, словно она их уронила и не успела ровно сложить.

— А, это вы, — протянула Диана. — А я… — Она махнула на ступеньки за спиной монахини. — Я туда… Ищу девочек.

— Вы уронили сумочку.

— Знаю. — Диана робко улыбнулась. Она не спешила подбирать свои вещи, чтобы не привлекать внимания к пакетику с марихуаной.

Но ведь это не ее!

В последние двадцать лет у нее в сумке не могло быть ничего подобного. Как он туда попал?

Сестра Беатрис не сводила с нее напряженно-внимательных глаз. О чем она думала?

— Девочек я уже нашла. Они не ходили к львам. Бегали смотреть волков.

Монахиня развернулась уходить, но в этот миг папки у нее в руках пришли в движение и из груды выскользнуло несколько листков.

Ветерок подхватил их и опустил прямо к ногам Дианы.

Она наклонилась, собрала листки и сложила вместе:

— Вот, пожалуйста. — И сама уловила в своем голосе нотки почтительности, словно была школьницей, обращающейся к учительнице.

Сестра Беатрис протянула к ней руку, но, прежде чем она успела забрать бумажки, Диана непроизвольно бросила взгляд на верхний листок.

Судя по следам сгибов, он был сложен вчетверо, а потом аккуратно разглажен.

Крупный жирный шрифт показался Диане знакомым. В правом верхнем углу детским почерком ее дочери синей ручкой были написаны имя и фамилия Эммы.

«Бетани Мэри Энн Элизабет была сиротой и жила в монастыре, пока я ее не удочерила. Ее любимая еда — сухой завтрак «Фрут Лупс».

Бетани Мэри Энн Элизабет любит контрольные по математике и биологии не так сильно, как мороженое.

Когда вырастет, она хочет стать мамочкой».

— Отдайте сейчас же! — выпалила сестра Беатрис.

— Но позвольте… — Диана покраснела, но листок не выпускала. — Это ведь сочинение Эммы. То самое сочинение…

Сестре Беатрис удалось наконец вырвать листок у Дианы, и она моментально сунула его в груду остальных бумаг. Больше она его никогда не увидит, поняла Диана. Она стояли не более чем в полуметре друг от друга, и она читала на лице монахини неприкрытую злобу. Подбородок у нее трясся, челюсти сжались, а глаза угрожающе сузились.

— Так это вы… — Она даже не обвиняла — просто констатировала факт. — Вы подменили сочинение? — Ее переполняло изумление.