Всё будет хорошо, обязательно

Солдаты, пережившие газовую атаку, рассказывали, как выглядели их товарищи, погибшие от газа. У них были выпученные глаза и высунутый язык. Я решила – ни за что не хочу умереть таким образом. С высунутым языком. Впрочем, я вообще не хотела умирать. Ни от беззвучного газа, ни от громко свистящих бомб и снарядов, ни от какой-нибудь болезни. Я хотела прожить ещё минимум семьдесят лет. После этого будет вдвое приятнее встретиться с мамой на небе. Тогда мы сможем рассказать друг другу много интересного. Сможем поговорить о более приятных вещах, чем война.

– Это ненадолго, – сказал папа. – Мы временно переберёмся в подвал пивоварни. Там скрывается уже много народу, но и для нас найдётся место. Вернёмся, как только будет можно.

Мы не смели возражать папе, но я заметила, как Оскар едва заметно покачал головой.

Мы опять собрали наши пожитки, включая матрасы, и ушли из дома. Идти было недалеко. Это никакое не бегство, сказал папа. Мы останемся в Ипре, можно считать, что просто погостим какое-то время у родственников. Это звучало даже заманчиво. При слове «погостить» вспоминался запах свежего постельного белья. Вспоминались игры с двоюродными братьями и сёстрами. Завтраки под яблоней в летний день. Кофе с печеньем. Но как только мы открыли дверь подвала, все приятные мысли улетели прочь. На нас смотрели по меньшей мере двадцать пар глаз. Некоторые лица были знакомы, я где-то видела их раньше. Обитатели подвала не слишком обрадовались, заметив, что мы хотим к ним присоединиться. Я тотчас почувствовала тяжесть в ногах, улыбаться расхотелось. Здесь было темно, холодно и тесно.

– Фу, как воняет, – сказал Жюль, – прямо как в туалете. И ещё грязными носками.

Я рассердилась на папу. Злилась на него молча, потому что при всех не могла ему сказать, что думаю. Это было в сто раз хуже, чем бежать из города. Совершенно точно.

– Хочу домой, – расплакалась Клара.

– Мы здесь немножко поживём и вернёмся к себе, – ответила Роза.

Но было слышно, что она сама в это не верит.

– Алле-гоп, – воскликнул весёлый толстяк с немного выпученными глазами, – заходите-заходите, в тесноте, да не в обиде.

А вот он, пожалуй, говорил от души.

Для нас освободили местечко в дальнем от входа углу. Там поместилось только два матраса. Ночью мы явно не замёрзнем.

Толстяка звали Петрус. Иногда он сидел неподвижно, с потухшим взором глядя в никуда. Иногда спал, похрапывая. Но в остальное время Петрус был душой собравшейся здесь компании. Рассказывал анекдоты.

При этом он садился, слегка наклонившись вперёд, и на лице у него появлялось праздничное выражение. Дети сразу его обступали, и он заглядывал каждому в глаза. Не пропускал никого.

К обстрелам и бомбардировкам мы скоро привыкли. Но на третий день услышали такой свист и грохот, будто под огнём оказалась именно наша улица. Все окна мы как можно плотнее закрыли матрасами. В подвале стало темно – хоть глаз выколи. Я ощущала колебания воздуха от взрывов, а также от того, что люди вокруг меня дрожали. Я подползла к папе и прижалась к нему. То же самое сделали Клара с Жюлем.

Когда грохот на мгновение стих, послышался голос Петруса.

– Так вот, Янтье приходит домой из школы.

Я услышала, как Оскар усмехнулся.

– Правильно, Петрус, – сказала какая-то женщина, – рассказывай!

– Значит, приходит Янтье домой из школы, – снова начал Петрус.

Я сразу так позавидовала Янтье, который мог учиться в школе!

– А в табеле одни двойки. Папа говорит: «Да за такой табель хорошая порка полагается!» А Янтье отвечает: «Правильно, папа! Я покажу тебе, где живёт учитель!»

Все дети в подвале смеялись. И не только дети. Многие взрослые тоже. Теперь уже Петруса было не остановить!

– Янтье рассказывает маме, что хочет зарабатывать уйму денег. «Хочу, чтобы у меня был большой дом, прямо дворец! И слуги, которые будут всё для меня делать. И при доме у меня будут жить собаки и кошки, но только чтобы не было кур».

Глупый Янтье! А я бы вот хотела завести курочку. Чтобы она несла яйца. В день по яйцу – куда вкуснее, чем сухари.

– Но при чём здесь куры? – спросил Жюль.

– Вот и мама спрашивает у Янтье: «При чём здесь куры?» А Янтье отвечает: «Чтобы моих денег не клевали».

Новый взрыв веселья. Петрус и сам прямо икал от смеха после каждого анекдота, так заливался, что казалось, будто он плачет. Время от времени вздыхал со стоном. Я воображала, что в это мгновение он вытирает слёзы.

Он всё рассказывал и рассказывал, так что у меня живот заболел от смеха. Я закашлялась и не могла перестать, думала, что кашель уже никогда не успокоится. Но тогда папа похлопал меня по спине. Когда приступ кашля миновал, папа не убрал руку и продолжал поглаживать мне спину. От этого стало спокойно. Даже в этом душном тёмном подвале посреди разрушенного города.

Его рука ещё лежала у меня на спине, когда вдруг послышался громкий свист. Воздух задрожал. Я втянула голову в плечи и приготовилась. Потом был удар, громче, чем раскат грома.