Всё дело в тебе

Правда точно такой же трояк отхватила ещё и Вика Акатова. Но ту вообще преподавательницы недолюбливали, чисто по-женски, из-за её яркой эффектной красоты и ничем не пробиваемой самоуверенности. Всё пытались доказать, что, если слишком, повезло с внешними данными, на интеллекте природа обязана была сэкономить.  Но Акатова, хоть на лавры гения не претендовала, отсутствием мозгов тоже не страдала, и, наверное, давно уже привыкла к подобной неприязни и зависти — тем более, не все поголовно так на неё реагировали — и философски относилась к очередному «удовлетворительно» в зачётке. Потому что не в оценках суть и счастье. Хотя стипендия от них зависит.

Вот и Даша из-за жалкого трояка с Ольгой Васильевной конфликтовать не стала. Ну не сложилось между ними взаимопонимания — и не сложилось. Пусть даже без видимых причин. Тем более по человекознанию нет экзамена, оценки не ставятся, только «зачтено» или «не зачтено», учитывая эссе да результаты итогового теста, который как раз и предстояло написать. А за него, опять же, достаточно будет и тройки, если по мнению Ольги Васильевны Даша хорошей оценки недостойна.

Преподавательница была невысокой, не выше Даши, полноватой, тонкие светлые волосы, стрижка — короткое каре с чёлочкой. Внешность не слишком приметная, вполне типичная. Возрастом, ну, наверное, за сорок или даже за пятьдесят. Она запустила всех в аудиторию, распорядилась, чтобы не садились рядом друг с другом, въедливо оценила получившиеся дистанции, даже кое-кого подвинула, лично раздала листки с вопросами теста, предупредила, что через двадцать минут соберёт, и не важно успели или не успели. Сама сначала устроилась за кафедрой, но не уткнулась ни в телефон, ни в собственные записи, строго наблюдала за происходящим, потом поднялась, прошлась между рядами и почему-то остановилась возле Даши.

— Чернавина, а вы уже можете сдавать и идти.

Даша вскинулась, недоумённо уставилась на Ольгу Васильевну.

— Так я ещё не закончила. И время не вышло.

Та сдержанно усмехнулась в ответ.

— А это уже не имеет значения.

— Почему? — Даша озадачилась только сильнее.

— У нас тут тест, а не контрольное списывание.

— Какое списывание?

Она правда ничего не понимала, вот совсем ничего, и только где-то в груди пока ещё тихонько заскреблось и задрожало неприятное предчувствие

— Думаете, если удивлённые глаза сделаете, вам всё с рук сойдёт? — Ольга Васильевна смотрела сверху-вниз, не просто снисходительно, полубрезгливо и в то же время будто бы удовлетворённо.

— Что сойдёт? — Даша поднялась, сравнялась с ней в росте, до конца не веря, уточнила растерянно: — Вы хотите сказать, что я списывала? — Рассчитывала заявить убеждённо и твёрдо, а получилось, кажется, нервно и даже немного истерично: — Откуда? Сами посмотрите. Ничего же нет. Вот. Только ручка и тест.

— А телефон?

Телефон? Мобильник действительно лежал у края стола, на расстоянии вытянутой руки.

— Я просто время смотрела. Чтобы успеть.

— Да-да, конечно.

— Ольга Васильевна!

— Хватит, Чернавина! — резко отрезала преподавательница. — Просто признайте уже и выйдите. Не мешайте остальным. А то выйду я, и все останутся без зачёта.

Ну это же подло — ставить вот такие условия, напрочь лишая права даже высказаться в своё оправдание, придавая собственным домыслам столь несокрушимую силу и значимость. А главное — за что?

— И-и? — красноречиво протянула Ольга Васильевна.

Даша оттолкнула от себя листочки с тестом, схватила ручку, мобильник, стоящую на соседнем стуле сумку, ринулась к выходу.

Конечно, никуда бы Ольга Васильевна не делась, не ушла, оставив всю группу без зачёта. Но — какая разница? Что бы Даша не сказала, она всё равно не станет её слушать. А если сорваться и высказать всё прямо, будет только хуже. И что это «всё»?

То, что преподша невзлюбила её по какой-то неведомой причине, и теперь цепляется, занижает оценки? Но ей ведь правда могло показаться, что Даша списывает. И телефон этот, как нарочно. Она реально сглупила, что вытащила его и оставила на столе. Но он ведь лежит далеко. До него сначала надо дотянутся, взять в руки, чтобы найти ответы, а Даша ничего такого не делала. Это же очевидно. Она даже не думала ни о каким списывании, не заморачивалась, понимая, что уж на трояк-то всяко наотвечает. Это ж не математика с формулами и не история с точными датами, это рассуждательно-философское человекознание.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Даша не рванула сразу домой, вообще не стала уходить далеко, хотя и возле аудитории не осталась. Устроилась в сторонке, чтобы не попасться на глаза, выходящим из кабинета одногруппникам. Не нужны ей ни их возмущённые возгласы, ни сочувственные или подбадривающие фразы. Не желала она сохранять лицо, делать вид, что всё нормально, что ей пофиг, прорвётся, когда больше всего хотелось заплакать от бессилия и злости. Но и гордо уйти, оставив, как есть, она не могла.