Всё о Манюне (сборник)

Ба потом извлекала своего горемычного сына из-под всевозможных обломков и ругала страшными словами. А дядя Миша отплевывался осколками чешского сервиза и бурчал, что табуретка убежала из-под ног, и ему пришлось повиснуть на шкафчике, чтобы не упасть.

Теперь на месте порушенного шкафчика красовалась репродукция васнецовской «Аленушки», и Ба, всякий раз цепляя ее взглядом, начинала кипятиться.

– Нечего мне больше делать, как любоваться твоей унылой рожей! – отчитывала она Аленушку. – И это потому, что кое у кого руки не тем концом к телу приделаны!

Если честно, я перепутала хронологию. Все началось не с электробритвы «Браун» и даже не с порушенного шкафчика. А с того, что Маринке из тридцать восьмой квартиры подарили журнал мод. Польский. С красивыми белокурыми девушками на каждой странице. Девушки демонстрировали изысканные наряды, улыбались накрашенными губами и казались сказочными принцессами. Маринка показывала нам журнал издали, не позволяя прикасаться к нему руками. «А то мало ли, – приговаривала, – может, у вас руки грязные и вы испачкаете страницы. Или помнете», – не дрогнула она, когда мы продемонстрировали ей чистые руки.

Мы ахали и охали, разглядывая с безопасного расстояния журнал, и мечтали превратиться в польских красавиц. И глядеть томно, чуть отставив в сторону ногу, так, чтобы коленка выглядывала в разрезе платья.

– Шикиблеск, – вздыхала Манька.

– Ага, – трепетали мы.

Только Каринка сказала, что мы дурочки и ничего не понимаем в женской красоте.

– Разве это красавицы? Вот Изольда Саакян – красавица, а в этих девицах ничего такого, кожа да кости!

Мы молча переглянулись. Изольда Саакян была чемпионкой нашего города по борьбе и легко побеждала всех соперников, которые попадались на ее спортивном пути. Причем во всех весовых категориях. И даже своего тренера Валерия Станиславовича она умудрилась на одном из занятий покалечить. Тренер потом месяц лежал в гипсе, а после ездил в санаторий, поправлять здоровье. Изольда все это время ходила понурая и бубнила, что это она нечаянно, просто «Валерий Станиславыч сам полез на рожон».

Поэтому спорить о красоте Изольды мы благоразумно не стали – никому из нас не хотелось целый месяц лежать в гипсе.

– Она тоже очень красивая, – дипломатично заявила Маринка и принялась пересказывать содержание одной статьи из польского журнала. Статью Маринке перевела ее тетя, которая была очень умной и владела семью иностранными языками.

– Ни одна уважающая себя девушка не потерпит на себе лишних волос, так здесь написано, – рассказывала Маринка.

– А чего они делают? Бреются, что ли?

– Вот этого я не знаю, но сама видела, как мама бреет ноги. Папиной бритвой. А папа потом орал, что это негиг… негегек… ни… гигично, а мама говорила, что она свои ноги моет чаще, чем папа лицо. Так что это еще вопрос, кому что ни. гигично.

– А что такое ни. гигично?

– Не знаю. Может, зараза какая-то? – вздохнула Маринка и почесала ногу. – Может, и я уже болею?

Мы испуганно переглянулись, но отодвигаться от нее не стали. Потому что если бы мы отодвинулись еще дальше, то журнал пришлось бы в бинокль рассматривать.

– Ну, моя мама тоже бреет ноги, и тети тоже, – пожала я плечом. – Но над верхней губой у тети Жанны, например, растет пушок. Вот тут, – я потыкала пальцем у себя под носом, – и чего, его тоже надо брить?

– Не показывай на себе, а то сама станешь усатой, – хлопнула меня по руке Манька.

– Конечно, надо брить, – Маринка убрала журнал в мятый целлофановый пакет, – подумайте сами – это ведь очень стыдно, когда ты девушка, а у тебя кругом волосы торчат!

– А моя Ба не бреет ноги, – вздохнула Манька, – волос на ногах у нее совсем мало, но иногда попадаются такие длинные! Даже у папы на груди нет таких длинных волос! Я как-то пыталась выдрать один, но Ба дала мне по шее и сказала, чтобы я так больше не делала. Это потому, что ей было очень больно.

– Скажешь тоже, – фыркнула Маринка, – во-первых, твоя Ба не девушка. Так? Так. А во-вторых, ноги-то внизу, и их особо не видно. Вот у моей бабушки такие усы, что папа ее за глаза Чапаевым называет. Так и говорит маме – звонил Чапаев. Или Васильиваныч. А мама говорит, что тогда его мама вообще Карламакс.

– Кто-кто?

– Карламакс. Старик с бородой, мне брат его портрет показывал. Волосатый – жуть!

И мы торжественно поклялись на польском журнале никогда не становиться такими волосатыми, как Карламакс.

Вот.

А потом уже дядя Миша своротил шкафчик на кухне. И Ба долго не могла его простить и ежечасно перечисляла свои потери:

– Сервиз кофейный, чешский. Который я из Новороссийска привезла. Фая Жмайлик сутки простояла в очереди, чтобы раздобыть два таких сервиза! А ты его за одну секунду угрохал, дундук ты непролазный! Опять же керамические статуэтки из серии «Народы Советского Союза». Разбил узбечку с косичками, киргизского чабана с овцой и молдаванку с кувшином на плече! А главное, – здесь Ба переходила на ультразвук, – молочник белый загубил! А это была единственная память о твоей бабушке!!!