Всё о Ниро Вульфе. Том 1

Что касается Дороти Кийс, тут главный вопрос звучал так: на какую долю прибыли от отцовских доходов она могла рассчитывать? Из ее рассказов следовало, что иногда отец обходился с наличностью весьма вольно, а порой вдруг становился настоящим скупердяем. Я совсем запутался, причем ситуация осложнялась еще и тем, что цифры просто не держались у Дороти в голове. В итоге я пришел к выводу, что величина доставшегося ей наследства находится где-то в промежутке между двадцатью и пятьюстами тысячами долларов ежегодного дохода: согласитесь, довольно широкие «ножницы». Оставалось понять, какое положение было для мисс Кийс более выгодным: когда живой и здоровый отец хорошо зарабатывал и ни в чем не отказывал дочери или когда она, став наследницей, получала все денежки (за вычетом доли, причитавшейся Поулу)? Дороти прекрасно понимала всю серьезность этого вопроса; впрочем, должен заметить, он вроде бы не сильно ее обеспокоил, ведь она даже не потрудилась поднять брови.

Если это была игра на публику, то весьма талантливая. Вместо того чтобы опереться на твердый моральный принцип, гласящий, что любящие дочери не убивают собственных отцов, она заняла иную позицию. Дороти утверждала, будто в такую несусветную рань – всё произошло, как известно, в половине восьмого утра – не смогла бы убить и муху, не говоря уже о собственном отце. Она вообще не привыкла вылезать из кровати до одиннадцати, за исключением чрезвычайных ситуаций: вот, например, в прошлый вторник ее разбудили уже в начале десятого, сообщив печальную новость о смерти отца. Мы установили, что мисс Кийс жила вместе с отцом в собственной квартире неподалеку от южной оконечности Центрального парка. Есть ли у них слуги? Да, две горничные. Затем Вульф поставил вопрос ребром: могла ли она, чисто теоретически, незаметно покинуть дом, а затем также незаметно вернуться до семи утра? Невозможно, заявила Дороти, ее так рано ни за что не разбудить, если только не окатить водой из садового шланга. Но вообще она точно утверждать ничего не может, поскольку в жизни не пробовала рано утром незаметно выходить из дома и возвращаться обратно.

Мисс Кийс не получила у меня вообще никакой оценки, потому что к тому моменту я составил о ней собственное предвзятое мнение и не мог считаться беспристрастным арбитром.

Фрэнк Броадайк был неподражаем. Предположение Телботта, что если бы Броадайк и решил кого-то убить, то покончил бы скорее с ним самим, а не с Кийсом, он встретил с большим энтузиазмом. И не удивительно, ведь эта гипотеза подразумевала, что Кийс добился успеха на поприще дизайна благодаря скорее навыкам Телботта как умелого продавца, нежели своим собственным профессиональным талантам. Броадайк воодушевился такой мыслью и постоянно к ней возвращался. Он признал, что его собственные дела пришли в упадок как раз тогда, когда выросла популярность Кийса. Кроме того, он еще и подтвердил слова Дороти о том, что всего лишь за три дня до смерти Кийс подал против него судебный иск, требуя возмещения убытков на сотню тысяч долларов и уверяя, что Броадайк выкрал из его рабочего кабинета эскизы дизайна бетономешалки и стиральной машины. Тут Броадайк впал в ажиотаж и заявил, что давно пора расправиться с Виком Телботтом, который захватил буквально весь рынок, используя методы психологического давления на клиентов и свое личное обаяние. Спросите любого уважаемого промышленного дизайнера, да спросите их всех. Кийс был самым заурядным изобретателем безделушек и понятия не имел о тонкостях сложной взаимосвязи между функциональностью и дизайном. Если верить моим блокнотам, Броадайк четырежды подчеркнул эту глубокую мысль.

Сам он просто из кожи вон лез, стараясь вернуть себе утраченные позиции. Броадайк объяснил нам, что по натуре он жаворонок: восход солнца пробуждает и вдохновляет его; легче всего ему дышится ранним утром. Все его блестящие прошлые достижения родились, пока в тени деревьев еще не высохла предрассветная роса. А вот вечером он просто дурак дураком. Постепенно, однако, им завладели лень и безразличие, он стал поздно ложиться и поздно вставать, – и именно из-за этого его счастливая звезда начала блекнуть. Но совсем недавно Броадайк вознамерился вновь раздуть угасшее пламя, и в последний месяц начал появляться в своем офисе еще до семи – то есть за три часа до прибытия на службу остального персонала. К его радости, дело пошло на лад: вновь начались утренние вспышки озарений. Так, например, в тот самый вторник, когда был убит Кийс, он с утра продемонстрировал сослуживцам потрясающие наброски электрической сбивалки для яиц – это будет просто революция в промышленном дизайне. Тут Вульфу захотелось узнать: был ли кто-нибудь вместе с Броадайком в офисе тем судьбоносным утром? Скажем, с половины седьмого до восьми часов. Нет. Никого с ним не было. Что же, алиби Броадайка оказалось, пожалуй, самым уязвимым.