Всю жизнь я верил только в электричество

– Молодой человек! – в левом ухе возник теплый женский голос, напополам переломивший факт моего присутствия на одной из вершин.

Я сделал огромное волевое усилие и отвел глаза от гор. Надо мной стояла не то, чтобы старая тётка, и держала меня за плечо. Видимо, в глазах моих продолжал отражаться снег с вершин и лёд с розово-голубых ледников, что тётку или насторожило, или испугало.

– С тобой всё в порядке? Тебе плохо? – она подняла пальцем мой подбородок и стала внимательно разглядывать глаза.

– А? – задал я конкретный, по-моему, вопрос.

– Мальчик, тебе врач не нужен? Вон автомат рядом. Я вызову. На тебе ж лица нет. Ты как себя чувствуешь?

– Горы! – показал я пальцем вперед. – В первый раз так близко вижу горы. Заколдовался красотой. Я из Кустаная сам. У нас всё ровное на сотни километров вокруг. А у вас до гор рукой дотянуться легко.

– Да разве это близко? – засмеялась тётка. Разглядела, похоже, что я нормальный. – До прилавков, ну, это травянистые холмы перед горами, километров двадцать пять. Повыше и подальше, видишь, ели растут плотно. Леса непролазные. Огромные ели. Тянь-шанские. А отсюда смотришь – кустики мелкие, да? А вот где ледники да вершины – так почитай под сотню километров будет. Если по земле мерить. Но у них же высота! Где по три, где по шесть километров вверх. Вон та, самая большая вершина – пик Комсомола. Не самая высокая, кстати. Просто она к нам поближе. А горы уходят вглубь, на юг, так далеко, что и считать нет смысла.

– А вы там были, наверху? – задал я глупый вопрос. Она же алма-атинка. У нас каждый кустанаец в степи обязательно бывал.

– Да куда мне! – засмеялась тётка искренне. – Мы, простые люди, только на Медео ездим автобусом. Про Медео ты знаешь. Не буду рассказывать. Выше идти – надо специальную подготовку иметь. А на снежники вообще только альпинисты ходят. Со всего мира едут сюда. У нас горы не просто красивые, но и трудные для восхождения. Вот народ и ездит. И наши, местные, ходят. Себя испытывать. Непокорное покорять.

– Вы, наверное, учительницей работаете? Так рассказываете интересно.

– Надо же! Ты проницательный мальчик! – Ещё раз засмеялась она. – Почти угадал. Я доцент кафедры биологии в сельхозинституте. Ну, ладно. Раз всё в порядке с тобой, то я пошла. Свободный день у меня сегодня. К подруге иду.

Я помахал тётке, поблагодарил и медленно повернул голову в сторону гор.

Взглянул и вслух ахнул. Это были другие горы. Нет, те же, но солнце поднялось и поменяло краски на склонах, прилавках, вершинах и ледниках, расцветило ярче джунгли еловые и сделало глубже тени склонов.

Наверное было уже около десяти часов. На Абая появилось много машин и людей. Я стал за ними следить и увидел, что на горы никто не смотрит вообще. Ну, логично. Мы тоже у себя степь не разглядываем, не пускаем слюни от радости созерцания ковыля и торчащих как вбитые колышки сусликов и сурков. Это как даже самое замечательное кино смотреть. Ну два раза. Ну, ладно, три. А потом – всё! Не тянет больше.

Я лег на живот, подпер кулаками подбородок и начал снова погружаться в транс, который почти сразу перенес всю чувственную суть мою туда, на розовые, искрящиеся снега склонов, на далекие пики вершин, где я победителем стоял над облаками, окруженный белизной стерильно чистого снега и голубого льда, близким, как потолок у себя дома, сине-голубым небом, орлами подо мной и зарослями тянь-шаньских елей. И было мне так хорошо, будто жить среди этого мерцающего, сияющего и тонко звенящего морозным и почти потерявшим кислород воздухом было назначено мне судьбой-мечтой, которая смело и непринуждённо носилась сейчас над всей этой громадной, этой фантастически красивой, волшебной, опасной, но не отпускающей от себя горной феерией. И жил бы я так, на углу двух главных столичных улиц, отослав душу свою и все её лучшие чувства на отроги, ледники и дремучие ельники великих гор! Если бы не какой-то пацан, мой ровесник, который тихо подошел и сел рядом.

– Чего валяешься? – спросил пацан не очень дружелюбно.

– Не валяюсь. Горы смотрю. Я приезжий. На три дня приехал. Соревнования у нас тут. На центральном стадионе.

– Ты это…– пацан похлопал меня по спине. – Район тут такой. Центральный, можно сказать. Перекресток главных улиц. Часов с десяти утра и до ночи поздней тут всегда полно милицейских патрулей. А ты валяешься в майке. Морда как у психбольного. Заберут точняком. Пока разберутся, кто ты да зачем, тебя свои потеряют. Ты ж не один приехал?

– Точно, – Я сел и отряхнул с колен и майки подсохшие травинки. – Вот об этом я не подумал. Ладно, пойду. Кстати, ты в горы-то ходишь?

– Был пару раз в Бутаковском ущелье. Не так далеко отсюда. Грибы собирали. А там, – он кивнул на далёкие сверкающие вершины, – там чего мне делать. Там кроме снега и ветра нет ни фига. Ладно, ты иди пока. А то, не дай Бог, попадешь к этим, в погонах. Так они тебе все впечатления и о горах испортят, и об Алма-Ате.

– Давай! – я протянул пацану руку. – Мне ещё на стадион надо. Я и забыл совсем.