Всю жизнь я верил только в электричество

А тогда, в шестьдесят третьем, утром июля, расколдовавшись с большим трудом от созерцания великолепия гор с угла проспектов Абая и Коммунистического, я понесся на стадион. Там я после соревнования забыл забрать из-под скамейки на трибуне шиповки для прыжков в высоту с иглами на пятках и замечательные атласные трусы с полосками. Бежал я, поглядывая на вершины горные, и ничто не мешало мне. На проспекте Абая в то время не построили ещё высотных домов, перекрывающих не только вид на природу, но и доступ свежему воздуху из ущелий. Дышалось легко. Легкие впитывали воздух этот и другой, вкусный, исходящий от земли, усыпанной цветами вдоль дороги и тротуаров. Проспект мне по книжкам представлялся таким насыщенным гуляющими людьми и автомобилями местом, широким как полноводная река и напичканным шедеврами зодчества. Но проспект Абая от того места, с которого я побежал, был окантован только деревьями и одинаковыми пятиэтажками. Они подтверждали как могли, что стоят на центральной столичной улице. На нижней её стороне. На ней же шумел быстрой горной водой «папа» всех городских арыков, которые на каждой улице, сползающей вниз, от него в двух местах разветвлялись и по обе стороны каждой улицы несли жизнь растениям, а населению свежесть. Арык этот был главным. Головным! Алма-атинцы дали ему кличку «головняк» и использовали его почти как речку. Перекинули через двухметровый арык мостики, а дети, да и взрослые, не имеющие комплексов, купались в его довольно высокой стремительной воде. А вот на верхней стороне кроме стадиона почти ничего и не было. Да и он, огромный, серый, с мачтами для освещения футбольного поля, торчал одинокой глыбой на середине пустого пространства, по которому гулял горный ветерок и бегали носами вниз увлеченные поиском всего съедобного разнообразные собаки.

Зато сам стадион являл собой гордость республиканского масштаба. И как сооружение гигантское, и как горящий очаг силы человеческого тела, духа и воли. Спорт – это большая доля человеческого достоинства и культуры. Для такого богатства не жаль ни денег огромных, ни лучшего места в городе.

Перед четырьмя центральными входными воротами на стадион, скованными из фигурного крученого чугуна, стояли две примечательные вещи. Во-первых, разделительные, тоже чугунные, рамы, помогающие толпу болельщиков делить на три струи и избегать травм при спешке на зрелище. Во-вторых, две серые, шестиметровые, отлитые, наверное, из бетона, скульптурные группы. По правую руку рвались с постамента на финишную ленточку две огромных фигуристых легкоатлетки. А напротив них два здоровенных мастера большого футбола демонстрировали дриблинг с мячом, затёртым до блеска руками суеверных болельщиков. Скульптуры были сделаны так реалистично, что даже мимо хотелось проскочить быстрее, пока они не снесли тебя на бегу, не замечая никого, кроме соперника.

Говорили, что стадион в Алма-Ате – это немного уменьшенная копия главного стадиона СССР в московских Лужниках. Но сам я этого не видел. До соревнований в Москве, да ещё и в Лужниках, мне было так же далеко, как пешком до Китая из Кустаная. Из – Алма-Аты поближе в сто раз, но к столице я тогда имел отношение как временный, ничем не выдающийся гость.