Вскрывая душевные раны (СИ)

— Как ты себя чувствуешь?

— Как слизняк.

— Чего?

— Как слизняк, как слизняк. Улитка без раковины. Дошло?

— На свете столько классных шуток про рану, а ты выбрал про слизняка. Ты безнадёжен.

Гарри Поттер и Дары смерти: Часть 1

POV Нацуми

Ещё находясь на границе своего сознания и подсознания, я ощутила, как мои обонятельные рецепторы резко начали работать в два раза лучше. Словно бы мне «пробили» нос лекарством, и теперь он остро реагировал даже на малюсенькие, тонюсенькие запахи. Так обычно бывает, когда ты просыпаешься после долгого сна.

Далее, по мере возвращения в реальный мир, с каждой секундой голова начинала гудеть всё больше и больше. Виски стиснуло, а на глаза будто бы что-то надавило, из-за чего я зажмурилась. Под веками стало красно, они вмиг отяжелели. Я втянула воздух носом полной грудью и медленно разлепила их.

Первым, что бросилось в глаза — потолок. Полностью, абсолютно, идеально, безупречно, совершенно, без единого пятнышка белый потолок. Таких в природе в принципе не бывает.

Что же это… Я попала в рай?

Мозг медленно перезапускался, спустя пару секунд я осознала, что нахожусь в центральном лазарете Сейрейтей. Унохана славилась своей безукоризненностью в любой работе, а эти белые потолки я тоже знала, просто со временем и они стёрлись из моей памяти.

Я опустила взгляд ниже. Стены были выкрашены в цвет морской волны, дощатый пол был начищен до блеска, от него даже отражались солнечные лучи, проникавшие в палату через огромное окно прямо под правой рукой. Судя по всему, если за 100 лет ничего не изменилось, я находилась в крыле лазарета, предназначенного для офицеров высшего звания.

Ставни окна были открыты, что дало мне возможность разглядеть небо, ведь улицу я не видела, так как лежала.

Оно было бескрайним. Просто огромным! Такого голубого неба я никогда не видела в мире людей. Лёгкие перистые облака белыми, словно ватными пятнами резко выделялись на бесконечной голубизне небес. Может, я и правда в раю? В этом небе будто бы можно было утонуть, совсем как в океане — провалиться в него, окутаться невесомостью и просто парить как птица. Мне захотелось взлететь вверх, прочь от земли, чтобы только попытаться коснуться небосклона, тронуть облака, почувствовать, как сердце замирает от настоящей свободы.

Эх… больные мысли больного человека.

Как только я это подумала, так сразу почувствовала невероятную боль под сердцем, словно бы меня только-только пырнули туда ножом. Жизненно важный орган явно не был рад соседству с дырой в груди, он бился сильнее, ощутимее, из-за чего с каждым ударом моя грудь непроизвольно сокращалась от невероятных мук. Это была настоящая агония, боль в правой руке меркла по сравнению с этой, раны там мне казались всего лишь царапинами (к слову, боли в недавно разрезанной левой ладони я тогда не ощутила вовсе, та рана, как выяснилось позже, уже зажила).

С каждой секундой боль становилась всё ощутимее, от непрошенных слёз защипало в глазах и заволокло всё туманной дымкой. Я сильно сморщила лицо и прикусила губу чуть ли не до крови. Лёгкие пропускали вдохи и выдохи, истошный крик сам сорвался с губ, я уже чуть не задохнулась, когда ко мне в палату вбежала капитан четвёртого отряда вместе с каким-то лекарем-синигами.

— Леди Урахара, дышите! — она с силой сжала моё левое плечо, показывая на себе, что именно она от меня хотела. — Давайте! Вдо-ох. Вы-ыдох. Вдо-ох. Вы-ыдох.

Я повторяла за ней, но от ещё сильнее режущей боли мои вдохи и выдохи выходили рваными, а слёзы таки потекли по щекам. Меня всю колотило, было ощущение, что вот-вот у меня начнётся травматологический шок.

Унохана сильнее сжимала моё плечо, видимо пытаясь перекинуть моё внимание от раны под сердцем на руку.

— Вдо-ох. Вы-ыдох. Ханатаро! — обратилась она к прибывшему с ней лекарю. — Быстро принеси сюда анестетик! Вдо-ох. Вы-ыдох.

Паренёк кивнул и пулей вылетел из палаты. От боли я даже рассмотреть его не успела. Только показалось, что я его уже где-то видела.

Всю ту минуту, пока его не было, Рецу заставляла меня делать вдохи и выдохи, будто бы я была ребёнком, забывшим как дышать. Я не сопротивлялась ей, тем более перед глазами у меня уже темнело, а её резкий голос не давал мне отключиться. Руку, что сжимала моё плечо, я с трудом могла назвать женской — хрупкости в ней было ни на грамм.

Вскоре Ханатаро вернулся с уколом — брр! уколы! — и передал его капитану. Женщина быстро приказала ему держать меня за плечи, будто бы я могла куда-нибудь убежать от неё в таком-то состоянии. Парень повиновался, и вот они вдвоём сдерживая моё бьющееся в конвульсиях тело, начали вводить мне обезболивающее.

— Дыши. Дыши, — всё приговаривала Рецу, пока закатывала левый рукав одетой на меня больничной рубахи. Я заметила, что всё предплечье и ладонь были перевязаны белоснежными бинтами, открывавшими лишь тонкие пальцы, почти такие же белые, как и они. Освободив сгиб локтя, Унохана моментально зафиксировала мою конечность своей рукой и поднесла иглу укола. — Дыши. Дыши.