Вслед за Ремарком

– К чаю – деликатес, – объявил Михалыч. Он насадил на шашлычный шампур квадратики нарезанного черного хлеба и, чуть-чуть подержав их в печке, ссыпал на тарелку.

– Бери кусочек хлеба, чай и сахар вприкуску, – посоветовал ей Роберт. Действительно, такого оригинального десерта Нина никогда в жизни не ела.

Чай все пили с кусковым сахаром, из тонких стаканов – единственной, можно сказать, роскоши, которая была в этом доме. А сахар Михалыч достал из специального мешочка с монограммой. Содержимого в нем осталось уже немного, и Роберт заметил Ленцу, что все, подходит к концу его военное наследство.

– Неужели это с афганской войны? – удивилась Нина. Кто-то из учащихся в школе ей рассказал, что Роберт и Михалыч воевали в Афганистане. Самые разные сведения из жизни преподавателей удивительнейшим образом просачиваются среди учащихся.

– Нет, это с Великой Отечественной. У Ленца дедушка воевал, – с какой-то даже гордостью произнес Роберт.

– Дедушка действительно воевал, но сахар этот уже послевоенный. Конца пятидесятых годов, – подал с кровати голос Володя. – Дед не признавал пиленого рафинада. Говорил, что когда ест такой хлеб с сахаром вприкуску, ему кажется, что он чувствует дым Отечества.

– Запах революции, – невозмутимо подал голос Михалыч.

– А ты говорил, сахар с Курской дуги! – Роберт шутливо замахнулся на Ленца. – Сейчас сам тебя придушу за вранье!

– Я краем уха слышал, что под Курском не до чая с сахаром было, но пайки с хлебом и тушенкой, возможно, раздавали, – спокойно опять заметил Михалыч, и Нине показалось удивительным, что он говорил о вещах, о которых Кирилл вообще не говорил никогда. Будто на земле никогда и нигде не было никаких войн, а все существование в целом свете сконцентрировалось на организации работы его косметической фирмы и выпуске кремов, помады и духов.

Ей захотелось спросить, что давали в пайках на той, другой, войне, где были ее теперешние знакомые, но она не спросила. Ей и раньше казалось странным, что в то время как она и другие люди жили обычной, спокойной жизнью, где-то то на востоке, то на юге страны гремели войны, погибали солдаты, а все вокруг делали вид, что их это не касается. И только обрывки новостей сообщали о каких-то налетах, взрывах, спецоперациях так, будто пересказывали содержание новых боевиков, выдвигающихся на кинопремии. Но сейчас она подумала, что нехорошо и не к месту будет влезать со своими вопросами в ту серьезную жизнь, в которой все было по-другому и к которой она не имела никакого отношения.

В печке потрескивали дрова, за окном стемнело. Нина понимала, что давно должна бы быть дома; что там остались непеределанными домашние дела и даже, что было самое страшное, не был приготовлен обед для Кирилла. Но то, что сейчас происходило в этой комнате – простая трапеза, само присутствие среди этих людей, – стало казаться почему-то более важным, чем вся ее жизнь там, в ее прекрасной квартире.

На маленькой кухоньке в кастрюльке грелась вода. Михалыч встал и вместе с Робертом стал собирать посуду.

– Я помогу!

– Не надо. – Михалыч сказал это не из вежливости. По его спокойному, но значительному жесту Нина поняла, что ей действительно лучше не лезть в ту работу, к которой они все привыкли.

– Тогда можно я еще посижу с вами? – Она улыбнулась Ленцу не как больному, а как человеку, который ввиду каких-то временных обстоятельств не может передвигаться. Например, подвернул в саду ногу и вынужден оставаться в постели. Ленц молча подвинулся к стене, освобождая ей место. Она присела.

Когда они еще только подъехали к его дому, она заметила, в каком идеальном порядке находится небольшой сад при доме и довольно значительный огород. Это контрастировало с не заклеенными на зиму окнами, с трещинами, образовавшимися по низу печки.

– Опасная вещь, – кивнула она на них Ленцу. – Неужели вы здесь будете зимовать?

– Не первый год, перезимую. Привык к своей берлоге. – В его голосе слышалось равнодушие. – Зимой здесь не так уж холодно, сугробы наметает в уровень с крышей, они защищают от ветра. Дров я запас. На крайний случай есть два тулупа и валенки, можно спать в них.

«Нет, он не рисуется, – подумала Нина. – Неужели действительно живет здесь не первый год?» Ей стало почему-то стыдно за свою квартиру, за то обжорство, которое у них было по случаю приезда заморского гостя, и даже за роскошное платье, которое она взяла напрокат. «За те деньги, наверное, можно было бы купить машину дров», – подумала она.

– Вам негде жить? – Она понимала неприличность вопроса, понимала, что нехорошо лезть в чужие дела, но не могла удержаться, чтобы его не задать.

– Мне больше нравится здесь. Возьмите яблоко! – ответил ей Ленц.

– Возьмите яблоко и заткнитесь! – засмеялась она. – Не буду больше ничего спрашивать. И яблоко не хочу. Спасибо – сыта.

Володя помолчал немного, потом вдруг высунул из постели голые до колен ноги, пошатываясь, но самостоятельно попытался подняться. Нина испуганно вскочила.

– Не бойтесь, – сказал он. – Хочу вам кое-что показать.