Вслед за Ремарком

– У тебя есть квартира, машина, работа. У Михалыча есть семья, и он не живет в меблированных комнатах. Да, он говорит, что ему не хватает денег на то, чтобы прокормить детей и жену – так это не тот голод, который пришлось пережить нашим предкам в войнах, тюрьмах и революциях. Когда теперь мы говорим, что буквально голодаем, в большинстве случаев это означает, что у нас не хватает денег, чтобы покупать деликатесы каждый день.

– Три товарища тоже не пухли от голода, – тихо вставила Нина. – Насколько я помню, они весьма сытно обедали в ресторанах.

Роберт посмотрел на нее с одобрением.

– Они обедали в ресторанах, но только не знали, смогут ли они поесть где-нибудь в следующий раз. И не знали, будут ли спать под крышей. У них ведь не было ничего по сути – ни домов, ни квартир, ни дач, никакой недвижимости, кроме машины, которая принадлежала лишь одному из них. Разве их можно сравнивать с нами, особенно с теми, кто живет здесь, в Москве? Не подумайте, что я осуждаю благополучие, – заметил Ленц. – Просто не люблю, когда черное называют белым и приводят всякие глупые сравнения. Мы сами измельчали. Мы с гоголевских времен, а может, и еще раньше все делаем шаляй-валяй, а если что-то не удается изменить, говорим, что плетью обуха не перешибешь. Мы любим от всего держаться подальше. Мы знаем, что бесполезно искать справедливости, но ее и не может быть в принципе, потому что за справедливость надо бороться, а никто не хочет потерять свой крохотный, нажитый с таким трудом маленький рай – уютные квартирки, набитые холодильнички, хорошенькие машинки. И мы все чаще благодарим Бога за то, что живем, едим, пьем и имеем эти уютные квартирки, холодильнички, машинки. И нам кажется, что мы счастливы, потому что мы подменили понятие счастья понятием благополучного, в чем-то скотского проживания жизни.

– Я вижу, что наконец-то прозрел и ты! – заметил Роберт.

– Прозрел! – горько ухмыльнулся Ленц. – Я и не был слеп. Но я не вижу выхода.

– Разве люди после всех мытарств, после войн, после болезней, после всяческих экономических пертурбаций не заслуживают покоя? – спросил из коридора уже надевший куртку Михалыч.

– Мы все имеем право на ту жизнь, какую считаем счастливой. Каждый – на свою, – сказал ему Ленц. – Только не надо путать свою борьбу за бутерброды с икрой с чужой борьбой за простое выживание.

– Ладно, ненавистник икры! Закрывай дом, и поехали! Галке вечером еще изложишь свою точку зрения. – Михалыч засунул кое-какие вещи Володи в просторную сумку, проверил, выключен ли свет, догорели ли угли в печке, и, несмотря на его уже, впрочем, вялые протесты, обнял за плечи и повел к своей машине.

Роберт закрыл за ними дверь, аккуратно запер ворота и кинул ключи Михалычу в открытое окно.

– Увидимся завтра!

– Ужасно было бы думать, что он останется здесь один, после того как мы разъедемся по своим теплым квартирам, – сказала Нина, когда они вслед за Михалычем вырулили на широкую дорогу.

Михалыч посигналил им на прощание и резво на своей «Волге» ушел вперед. Роберт же подрулил к обочине.

– Вылезай, – сказал он. – Поедешь сама.

– Но как же, темно… – неуверенно произнесла Нина.

– Во-первых, я все-таки порядочно выпил, а во-вторых, езду за городом в темноте мы еще не проходили. – Роберт стоял и ждал, когда можно будет закрыть за Ниной дверцу.

«На самом деле он выпил не много, – подумала она. – Наверное, действительно хочет, чтобы я поучилась водить». Ей стала приятна эта мысль, и, не мешкая больше, она поскорее села за руль.

Что творилось у нее на кухне! Нине показалось, что ее не было дома не несколько часов, а минимум неделю. То есть постоянно и много работающие люди такой беспорядок считают маленьким, обычным неудобством, ликвидировать которое можно за час. Но для Нины, у которой все всегда лежало на своих местах и каждая кухонная вещица сияла чистотой, наблюдавшееся везде безобразие – обрывки бумаги и колбасной кожуры, какие-то крошки, разбросанные куски хлеба, лужица пролитого чая, вонючая и изгаженная сковорода, яичные скорлупки, грудой наваленные на столе (одно разбитое яйцо лежало на полу прямо посреди дороги, и Нина несколько секунд тупо смотрела на прозрачный белок, вытекший из скорлупы), – означало чуть ли не вселенскую катастрофу.

«Что здесь было? – подумала Нина и, аккуратно переступив через яичную скорлупу, осмотрелась в поисках записки. Естественно, никакой записки нигде не наблюдалось – не в характере Кирилла было браться за ручку, чтобы предупредить жену. Его самого дома не было тоже. – Но где же он сам? – спросила она себя и машинально посмотрела на часы. Они показывали девять вечера. – Да… – подумала она. – Пока я пилила на машине в темноте, прошло часа два с половиной, не меньше».

Ее вдруг пронзила мелкая противная дрожь. «Вот так жена! – Возле виска забилась тонкая жилка. – Ушла на занятие к одиннадцати утра, а вернулась в девять вечера. Красота!»

Зазвонил телефон. Она опять переступила через разбитое яйцо и взяла трубку.