Читаем Вспомним мы пехоту... полностью

— Стреляю я, товарищ командир дивизии, с обеих рук навскидку, у меня оба глаза ведущие, выбиваю сорок пять из пятидесяти, хоть из пистолета, хоть из автомата… Да и рука действует. — Данько вытянул вперед раненую руку и несколько раз довольно энергично сжал пальцы в кулак, хотя было видно, что это стоило ему больших усилий. — И ползать рука не помешает, — продолжал он. — А главное, товарищ командир дивизии, Иван Никонович, видели бы вы, как меня солдаты встретили. Я ведь сперва в батальон зашел… Сержант Третьяков обнимать кинулся… Я сам чуть не заплакал, ей-богу… Солдаты обступили, руки жмут, качать было хотели… Галдят дьяволы: «В самый раз угодили, товарищ комбат, с вами мы эту фрицевскую оборону раскидаем к чертям собачьим!..» Как я их могу в такую минуту оставить?

Вот ведь хитрец… Ну что с ним поделаешь? Конечно, солдаты за ним — в огонь и в воду. Шесть орденов на груди, Золотая Звезда Героя, гвардеец что надо. С другой стороны, отменить решение командира полка — тоже не лучший выход.

— Сколько вам лет, Данько?

— Двадцать восемь.

На год меньше, чем мне было на Хасане. И понимал я его очень хорошо. И разделял его желание — вместе со своими солдатами идти в наступление…

— До атаки два часа. Успеете принять батальон, познакомиться со всеми данными?

Данько засиял, а ведь под пули и снаряды идти…

— Так точно, успею, товарищ командир дивизии!

Я позвонил Грозову.

— Слушай, Михаил Трофимович, можешь ты удовлетворить одну мою личную просьбу?

— Позволить Данько принять батальон?

Вот ведь змей, сразу догадался.

— Да. По-моему, предстоящее дело от этого выиграет.

— У него же рука в лубке, Иван Никонович. Не бережем мы офицерские кадры…

— Да он этой рукой гири поднимает. И потом следует, по-моему, учесть желание солдат идти в бой со старым, испытанным командиром. Право, не упрямься, Михаил Трофимович, уважь хоть раз в жизни.

В трубке послышался смех.

— Ну ладно, раз командир дивизии просит… Не мог бы ты, Иван Никонович, дать ему трубку?

Я протянул телефонную трубку Данько. Он взял ее правой рукой, вытянулся.

— Есть… Слушаюсь, товарищ подполковник. Будет сделано.

Положил трубку, руку — к козырьку фуражки:

— Большое спасибо, товарищ командир дивизии. Разрешите идти?

— Минутку, майор. Вы, конечно, понимаете, что Грозов теперь с вас будет вдвойне спрашивать. Так что уж постарайтесь меня не подвести.

— Никак нет, не подведу, — сверкнув отчаянно смелыми глазами, отчеканил Данько.

…В течение часа гвардейские минометы — «катюши» и артиллерия армии обрабатывали вражеские позиции, постепенно перенося огонь в глубину обороны противника. На этот раз полки двинулись в атаку вскоре после начала артподготовки. Они шли под прикрытием огненного вала. Первым на передний край гитлеровцев ворвался батальон майора Данько.

Два часа спустя, овладев второй траншеей, 182-й полк вышел к пригородам Секешфехервара. Чуть позднее туда подошли и подразделения 184-го полка. Но тут наступление застопорилось. Интенсивный огонь пушек и пулеметов не позволял бойцам поднять головы.

Я приказал Грозову обойти город с севера и ударить одновременно с полком Могилевцева. Но немцы оказались предусмотрительнее, чем я думал. Севернее города, используя холмистую, лесистую местность, они создали прочную оборону. Самолеты нашей 17-й воздушной армии днем и ночью долбили позиции врага, но ослабить его сопротивление не смогли. Напротив, оно возрастало. К месту прорыва перебрасывались все новые и новые немецкие части. Такое необыкновенное упорство врага, от которого мы уже успели отвыкнуть, объяснялось тем, что Секешфехервар прикрывал тылы 6-й танковой армии СС, передовые части которой находились километрах в сорока южнее города. Захвати мы с ходу Секешфехервар, выйди к северо-восточному побережью озера Балатон, и 6-я эсэсовская армия, «краса и гордость» бронетанковых сил вермахта, оказалась бы в котле. Такой котел и был задуман нашим командованием, но, по-видимому, наращивание сил в ходе прорыва происходило медленнее, чем того требовала обстановка.

Всего два часа понадобилось дивизии, чтобы прорвать оборону противника, продвинуться на шесть-семь километров и подойти к Секешфехервару. И неделя — чтобы овладеть им.

Только после того как подошла из-под Будапешта и была брошена в прорыв 6-я гвардейская танковая армия генерал-полковника А. Г. Кравченко, части дивизии начали продвигаться. 20 марта полк Грозова совместно с танкистами преодолел оборону немцев на лесистых холмах и ворвался в Секешфехервар с севера. Одновременно, вслед за танками, вошел в город и завязал уличные бои 184-й полк Могилевцева. Гитлеровцы дрались за каждую улицу, за каждый дом. Новиков приказал артиллеристам идти в боевых порядках стрелковых подразделений и бить прямой наводкой по огневым точкам и живой силе противника.

— Предупреди там Новикова, чтобы не лез поперед батьки в пекло, — сказал я Грозову, когда тот связался со мной для очередного доклада. — На дворе март, а он уже дважды был ранен именно в марте.

Перейти на страницу:

Все книги серии Военные мемуары

На ратных дорогах
На ратных дорогах

Без малого три тысячи дней провел Василий Леонтьевич Абрамов на фронтах. Он участвовал в трех войнах — империалистической, гражданской и Великой Отечественной. Его воспоминания — правдивый рассказ о виденном и пережитом. Значительная часть книги посвящена рассказам о малоизвестных событиях 1941–1943 годов. В начале Великой Отечественной войны командир 184-й дивизии В. Л. Абрамов принимал участие в боях за Крым, а потом по горным дорогам пробивался в Севастополь. С интересом читаются рассказы о встречах с фашистскими егерями на Кавказе, в частности о бое за Марухский перевал. Последние главы переносят читателя на Воронежский фронт. Там автор, командир корпуса, участвует в Курской битве. Свои воспоминания он доводит до дней выхода советских войск на правый берег Днепра.

Василий Леонтьевич Абрамов

Биографии и Мемуары / Документальное
Крылатые танки
Крылатые танки

Наши воины горделиво называли самолёт Ил-2 «крылатым танком». Враги, испытывавшие ужас при появлении советских штурмовиков, окрестили их «чёрной смертью». Вот на этих грозных машинах и сражались с немецко-фашистскими захватчиками авиаторы 335-й Витебской орденов Ленина, Красного Знамени и Суворова 2-й степени штурмовой авиационной дивизии. Об их ярких подвигах рассказывает в своих воспоминаниях командир прославленного соединения генерал-лейтенант авиации С. С. Александров. Воскрешая суровые будни минувшей войны, показывая истоки массового героизма лётчиков, воздушных стрелков, инженеров, техников и младших авиаспециалистов, автор всюду на первый план выдвигает патриотизм советских людей, их беззаветную верность Родине, Коммунистической партии. Его книга рассчитана на широкий круг читателей; особый интерес представляет она для молодёжи.// Лит. запись Ю. П. Грачёва.

Сергей Сергеевич Александров

Биографии и Мемуары / Проза / Проза о войне / Военная проза / Документальное

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное