Читаем Встречь солнца полностью

Почти две недели перед Сергеем кадр за кадром разматывался на экране вагонного окошка увлекательный фильм о жизни страны. Иногда он сам становился участником этого фильма. Не одним из главных героев, нет, а пока только статистом.

В Коростене они с Григорием помогли пересесть на другой поезд молоденькой выпускнице Житомирского института, ехавшей в какие-то неведомые им Лугины. Впрочем, неведомо это село было и самой девушке. Она знала только, что там ей предстоит — шутка сказать! — учить людей выращивать высокие урожаи овса и ржи, льна и картофеля.

— Ой, хлопцы, до чего ж страшно! — тянула она певучим голоском. — Ведь там диды на земле целый век свой работают… И как я с ними говорить буду?!

Сергей ей посочувствовал: конечно, было бы лучше остаться в Житомире или, на крайний случай, поехать в какой-нибудь районный центр. Но девушка посмотрела на него с неподдельным удивлением.

— Что вы, что вы! Это чего бы я на агронома учиться пошла, если бы земли боялась? Я землю люблю, природу. Для меня канцелярии страшнее всего.

— А колхозные диды? — лукаво спросил Григорий.

Девушка рассмеялась.

— Тоже страшно, конечно, но не так…

Стучат колеса. С рассвета до поздней ночи гудит, как улей, жесткий плацкартный. Народу много. Когда садились в поезд, казалось, что и приткнуться негде будет. Но прошел час-другой, и все утряслось. И даже нашлось место, чтобы сразиться в традиционного «козла», приспособив на коленях чемодан, и заядлые преферансисты денно и нощно стали нести свою добровольную каторжную вахту.

Шум в таком вагоне удивительно разноголос. Азартный стук костяшек домино и торжествующий хохоток удачно сходившего картежника, грустный перебор гитары и веселая, задорная песня, детский плач, перебранка жены с чуть не отставшим от поезда мужем, неясный говор сливаются в непрерывный гул, связанный воедино мерным аккомпанементом колес.

Настоящая дорога начиналась от Москвы. Пассажиры устраивались по-хозяйски, надолго. Большинству предстоял путь до Хабаровска, некоторым еще дальше: на Камчатку, на Сахалин, на Курилы, в колымскую тайгу, в чукотское Заполярье. Многие ехали в эти края впервые и с жадностью вслушивались в каждое слово людей бывалых.

Здесь, в вагоне, и состоялось первое знакомство Сергея Сорокина и Григория Полищука с полулегендарной для них Колымой.

— Закурить нет, земеля? — обратился к Сергею попутчик неопределенного возраста, из тех, кого до глубокой старости называют парень: «разбитной парень», «хороший парень», «так себе парень»…

Они стояли в тамбуре в ожидании, пока подойдет их очередь умываться.

Этому можно было дать на вид и двадцать пять лет, и все тридцать пять. Более всего он подходил под первую категорию — разбитных. Низкая, свисающая до бровей челка, тронутое оспой подвижное лицо, узкий прищур словно прицеливающихся глаз выдавали характер самоуверенный, дерзкий, но не возраст. Из-под майки виднелась татуировка — аляповатая птичья голова, по замыслу орлиная. На затылке парня красовалась маленькая, почти без козырька кепка. Давая прикурить, Сергей увидел на его левой руке вытатуированный якорь и под ним две буквы: «В. К.».

— Отбарабанил? — цепким взглядом окинул парень Сергея, на выцветшей гимнастерке которого были ясно видны следы погон.

— Да, отслужили вот.

— Пришлось, выходит, потопать, — сочувственно и в то же время весело сказал словоохотливый пассажир.

Сергей улыбнулся.

— Танкист я.

— Ага, «броня крепка и танки наши быстры». Ясненько. Рядовой?

— Сержант.

— Тоже ясненько. Будем знакомы. Рядовой запаса Васька Клыков. Начальником в военкомате определен как годный необученный.

— Не служил, значит?

— Не пришлось. Некогда все. Хотя насчет необученности я тому капитану два очка фору дам. В строю ходить я лучше его приученный.

— Это где же?

Парень оставил вопрос без ответа.

— До дому теперь?

— Нет, на работу.

— Ну?! Уж не на Колыму ли?

— Так точно, в Магаданскую область.

Васька присвистнул:

— Земляк выходит! Порядочек! В нашем полку прибыло.

— А вы откуда? — обрадованно спросил Сергей.

— А как же? — в тон ему воскликнул Васька и, подмигнув, пропел, разводя руками, словно аккомпанируя на баяне:

Я живу близ Охотского моря,Где кончается Дальний Восток,Я живу без нужды и без горя —Строю новый в стране городок.

Из туалета, растирая полотенцем раскрасневшееся лицо, вышел Григорий.

— Познакомьтесь, это Василий, с Колымы, — повернулся к нему Сергей.

Когда Сергей умылся, ни Васьки, ни Григория в тамбуре не было. Пробираясь к своему месту, он услыхал хрипловатый тенорок колымчанина:

— Предлагаю вам, мамаша, выгодный обмен, — уговаривал он соседку Сорокина и Полищука. — Нижнее место, исключительно женское общество, рядом кипятильник и прочие коммунальные удобства. Перевозка багажа за мой счет.

Поддавшись настойчивым просьбам Васьки, женщина поменялась с ним местами, и он обосновался в одном купе со своими новыми приятелями.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза