Встречи с Индонезией

Останавливаемся в Боваи. Это не то город, не то большой кампунг. Когда-то здесь была столица отдельного княжества. К сожалению, у нас нет времени на осмотр резиденции монарха — сооружения из бамбука, размером немногим больше обычных домов и стилизованного под дворец.

В одном месте нам перебежала дорогу обезьяна, в другом мы чуть не переехали лошадь, привязанную у самой дороги. Водитель в последнюю минуту успел затормозить, и мы только толкнули перепуганное животное да оборвали веревку.

Долго едем вдоль водопровода — системы бамбуковых труб, точнее, желобов, подающих воду из какого-то горного источника.

Мой вторичный приезд в Ледалеро вызвал взрыв радости. Мои друзья из Маумере сразу же стали хлопотать насчет билета на самолет. Зарезервировать для меня место было делом непростым. Самолеты должны летать два раза в неделю, а на деле летают еще реже. Мест всегда не хватает. Зачастую самолет, вылетев из Купанга, даже не садится в Маумере.

А пока я занялся поисками материала о народе сикка, живущем в окрестностях Маумере. Эти темнокожие люди говорят на богатом, образном языке, который в настоящее время несколько вытесняется индонезийским. Но это на побережье и в крупных населенных пунктах. А в горах он главенствует. Один из его знатоков, старый ксендз Гетман, жив и сейчас. В свое время голландский миссионер Хёвелл составил словарь языка сикка. По мнению Гетмана, этот словарь, насчитывающий 30000 слов, следовало бы обработать и издать. Я с ним согласен: стоило бы издать этот уникальный труд — если не типографским способом, то хотя бы ротапринтом.

Сикка весьма воинственны, разобщены на враждующие лагеря. Народ здесь вообще неспокойный. Когда было построено первое водохранилище (с одним краном), люди нередко хватались за паранги — каждый хотел первым набрать воду. Теперь, к счастью, эта проблема решена. Построено три водохранилища с большим количеством кранов. Бак стал местом встреч и бесед. Пока наполняются бамбуковые ведра, можно поболтать о том о сем. Но повод схватиться за паранги здесь по-прежнему находят легко.

Здесь мне тоже посчастливилось побывать на свадьбе. Вход в дом, где празднуют свадьбу, украшен листьями лонтаровой пальмы и крупными цветами банана, символизирующими плодовитость. Играет оркестр: два барабана, гонг и бамбуковая трубка, по которой ударяют гибким прутом. Меня приветствует хозяин, по-видимому один из родственников новобрачных.

А вот и молодые. Поздравляю их и прошу разрешения сфотографировать. Оба очень нарядны: она в белом свадебном платье с золотым украшением на шее, он в черном костюме, но со старинными национальными украшениями — огромной золотой пластинкой, прикрепленной белой ниткой к груди, и с перекинутой через плечо цепью.

Спрашивают, не журналист ли я.

— Нет, я этнограф.

— Антрополог? Замечательно. Немец?

— Нет, я из Польши.

Хозяин ведет меня в кухню, чтобы я сфотографировал женщин за работой. Готовят, конечно, рис. Кукурузу, которая является здесь основной зерновой культурой, к праздничному столу подавать, не любят. Жители Флореса считают кукурузу по сравнению с рисом продуктом второго сорта и чувствуют себя несколько ущемленными оттого, что именно она составляет главный продукт их питания, а не рис, как на Яве или Бали.

По моей просьбе танцующие выходят на улицу, где я могу снимать фильм.

Приглашают к столу. Через минуту появляется кепала деса и кладет на стол конверт. Старика, конечно, тоже усаживают за стол. Потягиваем туак, едим. Одна из девушек торжественно подносит нам стаканчики с молочным киселем. Вопросительно заглядывает в глаза — достаточно ли высоко мы оценили лакомство.

В Маумере и его окрестностях девушки до брака сохраняют девственность — родители строго следят за этим. Белис за обесчещенную невесту составляет четвертую часть обычного. Стоит покараулить, тем более что сумма приличная. Это может быть, например, двадцать коней или же несколько коров, два или три слоновых бивня, двести тысяч рупий. Если жених, что случается довольно часто, не располагает таким богатством, ему помогает его род, а он весь остаток жизни выплачивает долг. Последние взносы иногда получают дети кредиторов. Плата за непорочных невест может колебаться. За дочь правителя некогда давали сто десять бивней, а на свадебный пир забивали сто кербау и сто больших свиней. Все жители деревни вносили свой вклад, а потом после дикого обжорства голодали — долго, но с надеждой, что соседи устроят такой же праздник.

По вечерам молодежь ведет себя менее сдержанно, чем днем, однако молодых людей, прижимающихся друг к другу, вы не увидите. Считается, что, если девушка позволяет себе какие-то нежности, она может позволить и больше. И дело может кончиться адатным судом и штрафом, который придется платить кавалеру за испорченную репутацию девицы. Ведь репутация влияет на размер белиса. Понятно, что родители готовы спустить со своих детей семь шкур. Одно их удерживает: как бы доведенные до крайности молодые люди не сбежали в город (такое иногда случается). Тогда — прощай, белис!