— По правде говоря, я слегка преувеличил: не так уж много со мной случалось историй, достойных того, чтобы о них рассказать, да и те, увы, столь печальны… А что касается того случая, дело было так. Мы с моим другом Карлом Осгудом из Упсалы задумали осуществить одну коммерческую операцию. Как известно, белые люди редко появляются во владениях берберов, что кочуют в окрестностях Кэйп Бланко. Именно поэтому мы туда и отправились. Несколько месяцев нам удавалось с очень большим успехом обменивать привезенные из Европы товары на золото и слоновую кость. Кстати сказать, страна эта очень интересна, да… Представьте: там нет ни дерева, ни строительного камня, так что жилища аборигенов построены из обломков кораблей, выброшенных морем на берег… Однако возвращаюсь к теме: товары для обмена начали подходить к концу, а мы уже считали себя настоящими богачами — и вдруг узнаем пренеприятную новость: кочевники, оказывается, сговорились нас убить. Причем не далее как ближайшей ночью. Времени уже ни на что не оставалось. Мы едва успели добраться до берега (берберы гнались за нами по пятам, но потеряли в темноте), спустить на воду шлюпку и отчалить, бросив все наше имущество. На рассвете вокруг, насколько хватало взгляда, расстилалось безграничное море. А ближайшая безопасная суша — Канарские острова. К ним мы и направились. Я добрался туда живым, хотя и на самом пределе сил, душевных и телесных. А вот что касается Карла — он умер, бедняга. Представьте, в тот самый день, когда на горизонте показалась земля. А я ведь предупреждал его. Мне не в чем себя упрекнуть. «Карл, — говорил я ему, — даже если ты, съев их, обретешь сколько-то новых сил, это будет намного меньше, чем ты утратишь от кровопотери…» Но он только рассмеялся над моими словами. Выхватил из-за пояса нож — между прочим, из-за моего, а не своего пояса! — отрезал их и съел.
— Съел? Что съел?
— Свои уши, — сказал Гастер.
Мы оба содрогнулись от ужаса. Я подумала было, что наш спутник, возможно, шутит, но на его бледном лице не было даже намека на улыбку.
— Этот Карл был, что называется, «думмкопф» — не знаю, как это перевести на английский, — продолжал швед, — но это не оправдание. Даже у таких, как он, должно хватить мозгов, чтобы удержаться от подобного поступка. Ему стоило только проявить силу воли, и он бы уцелел. Я же уцелел!
— То есть вы хотите сказать, что при помощи силы воли человек может одолеть муки голода? — спросил Чарли.
— Да разве есть в мире то, чего нельзя достигнуть при помощи волеизъявления? — вопросом на вопрос ответил Октавиус Гастер.
Мы не нашлись что сказать. Молчание затянулось до самого Тойнби-холла.
О нас, оказывается, уже беспокоились: Джек Дэйсби вместе с Тревором, другом Чарли по Кембриджу, как раз собирался отправиться на поиски. Поэтому наше прибытие вызвало всеобщую радость, но при виде нашего странного спутника молодые гости Тойнби-холла не удержались от шуток.
— Где, дьявол его забери, вы подобрали это мертвое тело? — почти не понижая голоса, спросил у Чарли Джек, когда они вышли в курительную комнату.
— Тсс-с, парень! — прошептал Чарли. — Не так громко. Это некий швед, доктор, турист, на редкость приятный в общении тип. Дрейфовал в беспалубной шлюпке откуда-то докуда-то, оба названия я позабыл, но все равно предложил ему переночевать у нас.
— Ну-ну! — покачал головой Джек. — Одно могу сказать точно: с такой рожей никогда ему не быть популярным.
— Ха-ха-ха! Превосходно сказано, друг мой! — со смехом произнес тот, о ком шла речь, появляясь на пороге курительной (чем донельзя сконфузил прямодушного лейтенанта). — Вы правы: я никогда не буду популярен. По крайней мере, в этой стране.
И он, по-видимому, улыбнулся, но шрам, искажавший пропорции рта, вдруг придал его лицу такой вид, точно оно отражалось в кривом зеркале.
— Давайте лучше пока пройдем наверх. — Чарли постарался разрядить обстановку. — Я покажу вам вашу комнату…
Полковник Пиллар, казалось, был подлинным олицетворением гостеприимства. Он принял Гастера, точно старого друга семьи.
— Чувствуйте себя как дома, сэр. И оставайтесь у нас столько времени, сколько вам заблагорассудится. Мы тут живем, можно сказать, анахоретами. Новый гость для нас — настоящий праздник.
Моя матушка проявила бо́льшую сдержанность. «В высшей степени благовоспитанный джентльмен, Лотти, — сказала она мне. — Но не смейся, пожалуйста, я бы предпочла, чтобы он почаще моргал. Этот его немигающий, будто каменный взгляд… Мне трудно объяснить почему, однако я не люблю таких людей. Вообще же, милая моя, жизненный опыт преподал мне великую премудрость: то, как человек выглядит, — ничто по сравнению с тем, как он поступает…»
Одарив меня этими двумя противоположными перлами житейской мудрости и крепко обняв, матушка предоставила мне сделать собственные выводы.